Время врачевать Кирилл Коробко

Часть 1. Гостиница «Железный вепрь».

Уже начинает смеркаться, когда на тропинке, ведущей через перелесок, появляется одинокий всадник. Высокий костлявый человек, по виду монах. Его сутана промокла насквозь и вся забрызгана грязью. Он едет на муле. Животное под стать хозяину: кажется, эта кляча состоит из одних только костей.

Пошатываясь и поскальзываясь, изможденная скотина с трудом переставляет копыта, с чавканьем выдирая подковы из раскисшей грязи.

– Давай, давай, Серый, – подбадривает монах своего еле ковыляющего мула, – давай, двигай мослами! Шевелись, недолго осталось. Доберемся до трактира, будет тебе полная торба овса! А мне хороший кусок сладенькой рыбки… Не упади только, дружище…

Впереди, между деревьев, уже показался перекресток. На перекрестке стоит трактир.

Про этот трактир знают все путешествующие. Он расположен ровно посередине между Люнелем и Нимом.

Трактир называется «Железный вепрь». Над воротами, на цепях, висит кованая вывеска. Почерневшая от непогоды железная фигура должна изображать бегущего кабана. Впрочем, фигуру на вывеске можно принять и за собаку, и за осла…

Трактир обнесен массивным деревянным забором, с заостренными кольями. Перебраться через такой забор не так-то просто. Проникнуть внутрь можно только через массивные ворота, из почерневшего дуба, окованного толстыми накладками из железа.

Святой отец непрерывно понукает животное голосом и шпорами, заставляя преодолеть триста последних саженей до высоких дубовых ворот гостиницы.

В этом году конец октября выдался на удивление сырым, грязным, и противным . Дороги раскисли. Свинцовое небо, висящее над самой головой, непрерывно сеет мелкий холодный дождик. Пахнет сыростью, грязью, гнилью, прелью…

Местность здесь бугристая. По обеим сторонам дороги, тут и там, возвышаются холмы, густо поросшие лещиной, липой и осиной. Кое-где величественно возвышаются дубы. Деревья сбросили листья, отчего лес кажется серым, пустым и мертвым. Лишь изредка вызывающе зеленеет еловая хвоя.

Новая ланкедосьенская дорога, из Люнеля в Ним (на которой стоит трактир), широкая и прямая. Эту дорогу проложил король Людовик Девятый, сразу после крестового похода1.

А вот узкая просека, по которой выехал монах, прихотливо вьется среди деревьев. Случайный путник, увидев измученного распутицей монаха, несказанно удивился бы. Странный монах зачем-то проехал по раскисшей дороге лишний лье2, миновав монастырь Сент-Жев.

Этот проселок ведет от ворот замка Каверак, что на севере отсюда, мимо монастыря Сент-Жев, к небольшой деревушке к югу от трактира.

А ведь каждый знает, что монаху, чтобы проникнуть за стены любого монастыря, достаточно стукнуть в ворота и пробормотать молитву. Его тут же пригласят внутрь, где путешествующий святой отец обязательно получит трапезу, постель в теплой келье, и обычную порцию местных монастырских сплетен…

Впрочем, дорога пуста. Никто не рискует отправиться в путь. Все пережидают ненастье. Некому удивляться причуде монаха, миновавшего монастырь, для того, чтобы постучать в ворота гостиницы…

Монах, добравшись, наконец, до трактира, со стоном сползает с седла. Вздохнув, он стоит, сутулясь от усталости, перед воротами.

Мула колотит крупная дрожь. Его шатает. Кажется, он вот-вот упадет.

Монах треплет его по холке:

– Ну вот, Серый, вот и приехали. Сейчас тебе будет теплая конюшня и овес…

Подняв руку, святой отец берет молоток, висящий на досках ворот, и колотит в потемневшую от влаги створку.

За воротами, проснувшись, яростно загавкал пес. Собака, пригревшись, сладко спала в своей будке, а теперь наверстывает службу. Пес, гремя цепью, хрипло, с подвывом лает, встречая гостя.

Монах, похлопывая своего скакуна по шее, терпеливо ждет, прислушиваясь.

Вот, во внутреннем дворе, скрипнула дверь. Зачавкали шаги по грязи. Визгливый мужской фальцет приказывает псу заткнуться.

Лязгает засов. На воротине открывается крохотная форточка, забранная толстой решеткой. В окошке появляется сизая физиономия трактирщика. Физиономия пытается осклабиться в приветливой улыбке.

Увидев францисканца, одутловатое лицо сразу принимает угрюмое выражение. Святой отец с головы до ног запачкан грязью. Серая сутана, из плотной серой шерсти, намокла и потемнела, мокрый капюшон облепил голову. Монах высок и широкоплеч, чрезвычайно худ. Узкую талию охватывает кордилья – веревка из мочала, завязанная особым узлом.

– Чем обязан, отче? – хрипло вопрошает сизая морда в форточке.

Святой отец отбрасывает капюшон. Аскетичное лицо, острые черты лица, пронзительные серые глаза. Подбородок, щеки и череп покрыты белесым ежиком. Хозяин гостиницы с удивлением замечает у монаха, над левым ухом, пятно совершенно черных волос.

Монах пристально смотрит на трактирщика. Его серые глаза режут, как сталь.

– Это постоялый двор? – осведомляется монах низким голосом, в котором слышатся нотки насмешки и сарказма.

– Он самый, святой отец, – отвечает сизая морда. – Постоялый двор «Железный вепрь». Что угодно?

– Если это постоялый двор, следует приветливей встречать постояльцев, – несколько раздраженно отвечает монах. – Мне нужна комната и ужин. И овес, для моего Серого.

Трактирщик спохватывается. Пробормотав «сей же час, ваше преосвященство», он захлопывает форточку и начинает греметь запорами.

Наконец, разбухшая створка ворот откатывается в сторону. Кордильер перебрасывает поводья через голову своей полуживой клячи, и ведет ее во двор.

Хозяин кланяется и улыбается. В правом кулаке трактирщика зажат совсем не маленький мясницкий нож, измазанный чем-то черным. Он недоуменно смотрит на свой тесак, явно не зная, как с ним быть. Наконец, покрутив его между пальцев, он засовывает его себе, ссади, за пояс.

Теперь, когда его руки свободны, он крестится, кланяется, целует святому отцу измазанную дорожной грязью руку.

– Заходите, заходите, ваше преосвященство! Позвольте вашу лошадку сюда… вот здесь, в конюшню ее заводите… я сейчас овса принесу… слуге скажу, чтобы он ее обиходил… вычистил и воды дал…

Хозяин кланяется с притворным радушием. Надо же, уже неделю ни единой души… Хоть бы облезлого купчишку бог занес… так нет же! Нечистый (тьфу-тьфу) принес этого дармоеда… Комнату ему дай, накорми, напои, обсуши, так еще и денег попросит, на монастырь…как будто монастырей у нас мало…

Он вводит монаха во двор, не переставая кланяться и креститься.

Монах окидывает взглядом трактирный двор.

Возле ворот, слева, сидит у своей будки цепной кобель. Пес, высунув язык, улыбается до ушей – ему и такое зрелище в развлечение.

Прямо перед входом – каменный колодец с массивным воротом. Гостиница, деревянное строение в два этажа, занимает почти весь двор. Справа от нее конюшня, слева – скотный двор, курятник, огород.

Тропинка, выложенная плоскими камнями, огибает колодец справа. Она ведет на конюшню, а от нее – к входным дверям гостиницы.

Святой отец заводит своего измученного скакуна в конюшню. Ловко расседлав мула, вешает седло на гвоздь. Расстегнув узду, вынимает из рта лошади трензель. Поднимает ноги мула, одну за другой, осматривает копыта, проверяя подковы. Оглянувшись по сторонам, видит в углу огромную кучу соломы. Он идет в угол, выдирает из кучи пучок побольше. Закрутив солому в жгут, обтирает животное насухо.

Когда с этим покончено, он снимает с перегородки попону, оставленную здесь хозяином для постояльцев. Расправляет ее, и набрасывает на спину своего друга. Тут возвращается трактирщик, неся на плече мешок с овсом. Поставив мешок в угол, хозяин развязывает его. Сняв с гвоздя деревянный черпак, отмеряет меру овса.

Монах заводит мула в денник с наполненной кормушкой. Убедившись, что серый стал хрупать овес, он похлопывает его по шее. Только тогда святой отец покидает конюшню, и идет вслед за хозяином.

Трактирщик открывает скрипнувшую дверь, и оба оказываются в гостиной – общем зале. Сейчас здесь холодно, темно и пусто.

– Питѝ! – визгливым фальцетом окликает хозяин, до странности напоминая сейчас своего кобеля.

За перегородкой, на кухне, раздается шорох. Оттуда выползает серое существо – не то мальчик, не то девочка, лет девяти-десяти.

– Пити, принеси дров! – приказывает хозяин. – Растопи камин в зале! Поставь греться воду – видишь, святому отцу нужно с дороги умыться и обсушиться! В конюшне стоит лошадь его преподобия: позаботься о ней! Возьми скребницу, и очисти лошадку от грязи. Овса я ей уже засыпал, а ты дай ей напиться!

Слуга, молча вытерев нос рукавом, исчезает.

– Сколько берешь за постой, хозяин? – спрашивает монах.

Хозяин ошеломлен. Где это видано, чтобы монахи платили?

Вслед за удивлением на одутловатом лице хозяина появляется гримаса облегчения. Хоть какой-то доход! Святой отец не будет есть-пить задарма…

Францисканец искоса наблюдает за этим небольшим представлением, еле заметно улыбаясь одними глазами. Для него простое лицо хозяина – открытая книга.

– Ежели с ночевкой, тут от комнаты зависит. Для благородных, на втором этаже – половина ливра. Для купчишек, на первом этаже, шесть солей3. А для черни, если на конюшне переночевать, то одного соля, с носа, достаточно будет.

– А еда у тебя как?

– За еду отдельно. Если только пообедать или, там, позавтракать, то благородному и купцу – три соля. Это с вином, значит. Ну, а чернь, та вина не пьет, с тех один соль.