Францисканец вслушивается. Голоса сменяются скрипом воротной створки, звяканьем сбруи, конским всхрапом, чавканьем копыт по раскисшей земле. Голоса перемещаются на конюшню, о чем разговор, уже не разобрать.

Монах, поерзав на стуле, принимает более непринужденную позу. Тем не менее, глаз со входной двери он не спускает.

Скрипнув, дверь отворяется, и пропускает Жака. Следом за ним порог перешагивает высокий, очень широкоплечий человек.

На нем белый стеганый плащ с нашитым красным лапчатым крестом. На голове – гладкий отполированный шлем в виде полушария, с которого на спину свисает кольчужная бармица. Из-под плаща поблескивает кираса.

Плащ промок до нитки, его полы измазаны грязью. Поверх плаща кожаная перевязь, с внушительным двуручным мечом. За спиной – белый щит, с таким же, как на плаще, крестом.

Переступив порог, тамплиер, осенив себя крестом, провозглашает:

– Pax huic domui9!

Бросив в нового постояльца острый взгляд, францисканец кивает самому себе. Он удовлетворенно улыбается. «Похоже, это он и есть», – думает он. – «Судя по описаниям – точно он. Высокий, широкоплечий, с приятным голосом, нос с горбинкой, на щеке едва заметный шрам…»

Поднявшись на ноги, кордильер крестится и отвечает:

– Gloria in excelsis Deo10…

Рыцарь поворачивается на голос из полутьмы. Заметив стоящего у камина францисканца, удивленно поднимает бровь.

Жак достает свою гостиничную книгу.

– Как записать вас, господин рыцарь? На сколько остановитесь?

– Шевалье де Антре, – отвечает человек в плаще. – И мой оруженосец Артур. Переночуем, а утром поедем дальше…

У него мягкий голос и улыбчивое лицо.

Распахивается дверь, и в зал проскальзывает юноша, в белом стеганом плаще тамплиера, но без крестов. Щита у него нет. Вооружен коротким кинжалом, который висит на кожаном кушаке.

Он тащит на плече дорожный саквояж. Юноша гибок, как лоза, румян, верхняя губа и щеки покрыты пушком, не знающем бритвы.

– Мне комнату и ужин, – продолжает рыцарь-храмовник. – Поужинаю тут, внизу. Артур поест на кухне. Спать он будет на конюшне, охраняя лошадей.

«А это что за fuck puppet11?», – изумляется брат Гуго, разглядывая Артура. – «Никто мне и словом не сказал про оруженосца! Вот так новость! Не спутает ли мне мальчишка планы? Интересно, какую роль он при рыцаре выполняет? Просто оруженосец… или еще и петушок? Смотрите-ка, какой смазливый! Не хватало еще, чтобы из-за сосунка рухнула вся наша операция… Надо аккуратно выспросить про него… А потом придумать, как нейтрализовать эту помеху…»

Шевалье, ожидая, пока хозяин накарябает его имя в свою книгу, разглядывает кордильера.

Поза и выражение лица монаха не выражают ничего, кроме вежливой скуки. Встретившись с новым постояльцем глазами, францисканец отвечает на легкий поклон рыцаря вежливым кивком.

Он вновь садится, откидывается на стуле и прикрывает глаза.

Несколько минут в трактире царит обычная суета, отмечающая вселение гостя. Пити и Артур носятся вверх-вниз по лестнице, из комнат наверху слышен мягкий баритон гостя, и визгливый фальцет хозяина.

Наконец, все устраивается.

Жак и Пити спускаются вниз, и исчезают на кухне. Оттуда слышен грохот разбившегося кувшина, шлепок подзатыльника, горький плач, и пожелание племяннику провалиться в преисподнюю, вместе со всей разбитой им посудой.

Священник, закрыв глаза, сидит неподвижно, как статуя. Он ждет. На кухне продолжается возня: стук ножа, шкворчание сковородки. Визгливый голос хозяина раздает приказы, понукания и проклятья. Пятки Пити рассыпают частую дробь по деревянному полу. Сверху, над головой, раздаются гулкие шаги рыцаря.