Монах кивает, и идет к стойке, перегораживающей зал.

Пошарив в своей сумке, свисающей с плеча, он выуживает пригоршню монет. Это милостыня, которую он собрал по дороге. В основном, в этой массе серебро4, но есть и несколько золотых флоринов.

Отсчитав денье на десять солов, святой отец кладет их на столешницу.

– Вот что, хозяин, – говорит монах, – комнату я возьму на втором этаже, где почище. Ужин вели приготовить мне наскоро, постный. Но, сперва, я хочу побриться. Горячей воды мне в комнату отправь. Мыло. Хорошую бритву. Как умоюсь, побреюсь и переоденусь, спущусь вниз поужинать. Слуге скажи, чтобы сутану мне постирал. Пусть сапоги очистит, и салом смажет, да хорошенько!

Только сейчас хозяин замечает, что из-под забрызганной грязью сутаны странного монаха торчат носки добротных дорожных сапог.

Это снова приводит его в замешательство. Всем известно, что францисканцу одеть обувь – все равно, что поесть мяса в пост.

Впрочем, решает он, какое мне дело? Этот странный святой отец заплатил, да за сутки вперед. Что еще трактирщику надо?

– Все будет сделано, ваше преосвященство. Как мне записать вас в свою книгу5? На сколько остановитесь?

Святой отец поправляет его:

– Ко мне следует обращаться просто «ваше преподобие». Я брат Гуго, монах святого ордена Франциска Ассизского. Сутки здесь отдохну, потом дальше поеду. А тебя как зовут?

– Жак, ваше преосвященство.

– Хорошо, Жак, показывай мне мою комнату…

Сгребая монеты со столешницы, хозяин машинально прикусывает пару денье – не фальшивые ли? Он поднимается по лестнице, показывая францисканцу дорогу. Следом Пити уже тащит оловянный таз, в котором стоит парящий кувшин с кипятком, примостились горшочек со щелоком, и бритва. Через плечо подростка перекинуто серое холщовое полотенце.

Через час святой отец спускается вниз. Серую свою сутану он снял, сапоги оставил в комнате. Спускаясь по скрипучей лестнице, шлепает босыми ногами. Он умыт, чисто выбрит, сияет голым черепом. Черная ряса на стройной талии повязана простой веревкой из мочала.

Хозяин, суетясь, накрывает монаху стол рядом с пылающим камином. На оловянном блюде, перед гостем, томленая в молоке рыба, вареная репа, маринованные луковицы, немного зелени, горчица.

– Вина прикажете? – заботливо спрашивает хозяин.

Кивнув головой на это предложение, францисканец складывает руки, поднимает глаза к потолку, и негромко читает «Pater noster»6. Сотворив молитву, принимается, не торопясь, за еду. Хозяин идет на кухню, за кувшином и оловянным стаканом. Поставив стакан перед гостем, наливает ему вина. Святой отец неторопливо ест, а Жак стоит рядом, ожидая, пока гость насытится.

Сделав глоток вина, монах немного морщится. Подняв глаза, замечает подобострастно осклабившегося хозяина.

– Что-то, любезный господин Жак, не вижу твоих постояльцев, – роняет святой отец. – Конюшня у тебя пустая. Я один тут? До меня никто не проезжал?

– Кого-то ждете, ваше преосвященство?

Монах хмурится, выказывая неудовольствие чрезмерным любопытством хозяина. Тем не менее, помолчав, он отвечает:

– Рассчитываю повстречать тут кое-кого… Мне сказали, этот человек выехал из Сомьера в сторону Нима…

Хозяину становится ясно, почему странный монах проехал мимо сент-жевского монастыря.

Он спрашивает:

– А как вы ехали, ваше преподобие?

– Через Конжени и Ланглад.

– А, это по старой дороге… Из Сомьера можно добраться, в Ним, по новой дороге, через Люнель. Эта дорога, хоть и чуть длиннее, зато гораздо лучше. Возможно, вы разминулись. Что за человек этот?

Этот вопрос нравится монаху еще меньше. Он опять хмурится.

– Ты прав, Жак, возможно, мы разминулись.