Солянка, родная Максим Городничев

Дизайнер обложки Ден Батуев

© Максим Городничев, 2025

© Ден Батуев, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0065-9970-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Олег Семеныч шел по ночному Покровскому бульвару, доходные дома оставались позади, сменялись новыми. Шуршал дождь, и пахло то ли бинтами раскисшими, то ли просфорой. Семеныч поежился, расправил складки одежды. На нем был стандартный дорожный костюм – пиджак, брюки, ботинки, и твидовый бушлат с ватными плечами. Все немарочное, по выкройкам лохматой давности.

Семеныч глядел на свои варикозные ноги, с трудом печатал шаги. Вокруг ни транспорта, ни загулявшихся подростков, ни голубей спящих. Да, убийство, но что тебе одна жизнь, Москва? Чего притихла? Вот обвисшие провода, как струны расстроенной гитары, молчат. И трубы водостока туш не играют.

Полковник вздохнул. Почему его, старого мента в чинах, вызывают на место, как опера? Носом хотят потыкать в Солянку кровавую? Так Хитровка всегда в юшке купалась, еще с царских времен. Резали при царе, теперь режут под носом у чекистов, а нам ловить. А почему нам-то? Пусть сами ловят, бляха.

Место убийства стерегли двое сержантов, перекрывших Солянку. Разбили пикет аккурат перед Домом с атлантами. Красно-синий свет окрашивал выхлопные газы, бликовал на маслянистой поверхности асфальта. В пяти шагах от патрульного мерседеса лежало тело, торчало ниже колен из-под пленки.

Подойдя, Семеныч обмахнул сержантов удостоверением:

– Группа по раскрытию убийств…

Сейчас группа состояла из него одного, Марат должен подъехать с минуты на минуту.

Патрульные козырнули, закурили, поблескивая мокрыми от дождя кокардами, с интересом смотрели на полкана. Тот, не найдя куда руки пристроить, тоже закурил. Папироса затрещала, и дым, смешиваясь с паром, взвился над его сутуловатой фигурой. Ну точно, паровоз, пропыхтел легкие. Скоро спишут и свинцом накроют.

Полкан ощутил приступ любви к родному «сапожищу». Он в два затяга сжег табак, брезгливо пощурился на жертву. Если яремную вену вскрыли и сцедили кровь, наш клиент. Но заглядывать под пленку не хотелось, Марат приедет, и пусть смотрит. Наш-не наш, лотерея. Вместо гадания на трупе Семеныч вспомнил, как накануне принял лекарство от нервов, благо нашлось подходящее заведение. Лекарство состояло в двух стопках под сальный бутерброд, и в третьей, выпитой наспех, под расчет. Стало уютнее. Но тут сержанты откашлялись:

– Товарищ полковник, может, прибрать тело? А то зябко, бля.

И правда подморозило. Неощутимо сначала, но все сильнее – с каждой минутой. Кусало щеки.

– Ладно, грузите, и на вскрытие, в центральную. Я позже подъеду.

Патрульные приступили к исполнению, вопросов не задавали, понимая, что для откровения им звезд не хватит.

– Вообще-то постойте… – полкан наклонился и под вышедший уже хмель осмотрел карманы жертвы. Ни паспорта, ни прописки, только значок комсомольский и пара вшей в любовном спазме. А потом у Семеныча внутри шевельнулось что-то, и его мозолистая пятерня отняла полиэтилен от лица убитого.

Фонари светили грязными кляксами, всего пара и горела, ни зги не видно, или глаза подводят? Полковник склонился ниже, разглядывая привычное уже: лоскуты кожи с синими прожилками на полшеи, и ни капли крови. Наш клиент, приехали.

– Третий жмур сцеженный за месяц. Оформили его?

– Так точно!

– Увозите.

Зазвонил колокол, а вскоре и Марат появился. Был он гоголеватый мужчина средних лет, приехавший не то чтобы в бричке, скорее на авто, из одежды – рубашка белая, брюки на семейники. А вот носом сморкливым своим выдавался. Огладив усы, затем исследовав щеки и подбородок, удостоверяясь, что дневное бритье не требует правки, он вылез в ноябрь, скрипнув пружинами своего БМВ.

– Почему так долго? – полковник вырвал коллегу из секундного анабиоза, – я за тебя углы обивать буду?

– Виноват, Олег Семеныч, – сказал Марат, козырнув. – Машину завести не мог, хотя вчера из сервиса забрал.

Полкан окинул капитана взглядом, у того из-под кожанки выбивался помятый край рубахи, и лицо несобранное. Кадры, бляха.

– Отремонтировал бэху свою? – спросил шеф сквозь внезапный зевок, – в морг щас поедем, жмура смотреть.

– Наш клиент? – Марат сразу подобрался.

– Похоже, наш, – дозевнул Семеныч, – не уверен еще, но в горле у него второй рот, это факт.

Залезли в авто, пружины скрипнули под центнером полканова огузка. В салоне пахло еловым освежителем и кожей. И еще бабой какой-то. У Семеныча тут же расслабились яйца, и линия плеч преломилась. Защелкал поворотник. Капитан вырулил на проезжую часть, набирая скорость. Слева проплыл Дом с атлантами постройки XIX века.

На Старой площади оказался затор – асфальт штопали крестиком. Пока объезжали азиатскую речь и скулеж катков, Семеныч задремал, разомлел в теплом салоне. Марат что-то говорил, швырялся домостроевскими фразами про коммунизм, когда «каждой твари по паре кирзовых сапог», а полкан о жене думал, о детях. Но почему-то больше о жене. Вспоминал вечер, когда почти решился позвонить ей. Сидел на кухне перед телефоном, опрокидывал в себя стопку, пил водку как воду, угощал подворотничок. И не пьянел совсем – тяжелел душевно. Хотел набрать номер, но рука не поднималась. Сейчас нет, а тогда поднялась. Он все прокручивал в голове, как это было. И было ли? Год уже прошел. Полкан явился глубокой ночью, работа задержала, но и Таня не спала, ждала его. Густые волосы с проседью, острый взгляд, неряшливость в одежде – во всем ее облике было что-то от ведьмы. И слова гневные от порога Семеныча в грудь толкнули. Да, гости приходили, начальник с супругой, да, обещал… Из головы вылетело! Ментовская работа не сахар.

– Олег, я не хочу сидеть по ночам и бояться, что тебя бандиты зарежут. – Танин голос надломился на слове «зарежут», и в сердце у него екнуло. – Я устала, Олежа, не могу больше.

На губах полкана обозначилась виноватая улыбка. Это было машинальное сокращение лицевых мышц, привычная реакция на отповедь жены. Таня не могла смириться с поражением, она ждала, что Олег снимет погоны, искренне в это верила. Только полкан не мог стать другим человеком.

– Тань, я нужен району, городу. Главный топоним русского мира, понимаешь? Если тут порядка не будет, нигде не будет. И уважения не будет, ну, ко всем нам.

– Городу?! Он для тебя важнее?! – закричала жена с восклицательными знаками. – Романтик вшивый! И служба твоя ничего не стоит!

Семеныч что-то рявкнул, вырвал из женских рук завязанную на бантик картонку, подскочил к балкону, и не ознакомившись с содержимым, выкинул подарок со второго этажа. Рыхлый снег, как повидавший жизнь антиквар, принял театральные билеты наравне с окурками.

– Импотент! – сорвалась в визг Таня от балконной двери.

– Ебырь я, – сказал ей Семеныч, нервно огладив рукава пиджака. Когда полы разошлись, стали видны подтяжки – синяя полоса, красная и снова синяя. Реакция жены последовала звонкой пощечиной через порог. Ну и он влепил, с оттягом, опрокинув Таню на подлинный иранский ковер с долгой вязью… Нет, звонить не стоит. Полкан выпил еще стопку, потом ударился виском о боковое стекло авто.

– Олег Семеныч, не спите, на месте почти.

– Морг?

– Он самый, как за хлебом сюда ездим.

Семеныч сплюнул невидимую пылинку:

– Паркуйся ближе, неохота стынуть опять.

Капитан притормозил у арки одного из подъездов, прямо под знаком «остановка запрещена». Подошвы застучали по лестнице. Марат на ходу запихнул вылезшую рубашку в деловые брюки, сильно мятые, попытался взбодрить эбеновую шевелюру на голове, а Семеныч только харкнул на конструктивистскую пастораль под ногами.

За казенными дверями институт по изучению анатомии выглядел солидно. Холл напоминал приемную патриарха – всюду банкетки для в ногах неверных, а освещение литургическое.

Семеныч потоптался, пообвыкся чувствами: кофейные автоматы жужжат, на головах и на ногах – бахилы шуршат. Вот в проход пятится поломойка, нюхает задом воздух, им же щупает направление. Странно, в Москве не считают денег на техническую начинку, что не отменяет неумытого голема с задранным линолеумом по углам. А здесь уют создали.

На стене висела доска объявлений, а за стеной прятался спуск в анатомический театр. Опера, двигая врозь коленками, посыпали по ступеням навстречу холоду и ознобу в пломбах.

– Швецову доложили о нашем визите? – спросил Марат. – В прошлый раз он был недоволен, что без приглашения заявились.

– Пусть привыкает по виду трупов определять, когда приедем, – фальшивой улыбкой Семеныч свернул обсуждение.

Швецов единолично царствовал в морге. С ним мало кто уживался, видя, что мужик ревнив до трупов. Мертвых уважает, а живых в грош не ставит. Есть над чем задуматься.

Лаборант выдал белые халаты, милиционеры накинули тряпье поверх курток и толкнули железную в резиновой юбке дверь, оказавшись в обширном помещении. Справа стена, по библиотечному сегментированная полками с табличками. Слева ряд старомодных шкафчиков. Там же, в углу, сиротливо ютился стол, явно списанный и побывавший в более веселом месте.

Семеныч глянул в зеркальце на стене. Из-под русых волос давно прошедшей молодости пробился невзрачный белый мох. Не только на висках и баках, как год тому, теперь и челку снегом замело. А макушка голая, будто гнездо. Кожа там совсем расслабилась, зато щеки сплошь в пегих проколах. Неправильные волосы, сползли с головы на лицо. Мда, старик почти, дошедший до последней своей запятой.