Параллели, или Путешествие со вкусом мангового ласси Артём Мишуков

Книга не претендует на исключительную историческую точность. Любые совпадения и несоответствия в названиях, датах и именах – как века прошлого, так и века нынешнего – следует считать литературным вымыслом автора.

Посвящаю книгу своей маме

Снег. Странно, но сегодня, 22 декабря, наконец-то пошёл снег. Обычное явление для этого времени года, но не для зимы уходящего. В этот год зима пришла только в календаре, но никак не за окном его квартиры. Было непривычно тепло, и природа настойчиво не хотела засыпать без белого покрывала из снега.

И вот эти неожиданные снежинки робко, словно стесняясь собственного опоздания, бьются в лобовое стекло такси, мчащегося в аэропорт сквозь синеву московских сумерек.

О чём он тогда думал, глядя на мелькающие за окном унылые пейзажи городских окраин под надсадную болтовню таксиста?

– Все менты – козлы! – ругнулся водила, ударив ладонью по рулю. – Страна погрязла в дерьме! Вы тоже так думаете? – таксист настойчиво пытался выстроить диалог, вывернув голову на пол-оборота, пытаясь поймать взгляд пассажира.

Артём слабо кивнул, лишь бы тот заткнулся.

Мысли были далеко. Он привык срываться и уезжать – путешествия стали его спасением от хандры, глотком воздуха в серой рутине. Они дарили вдохновение и вкус к жизни.

Раньше он путешествовал с друзьями. Потом – с ней, с которой когда-то было так легко. Теперь – один. И вновь летит в неизвестную страну, подальше от проблем, от себя…

Резкий свет вывески терминала аэропорта вонзился в глаза, вернув к реальности.

Шум, ослепляющие табло, суета пассажиров – место, будто кипящий котёл судеб, встреч и расставаний. Пожалуй, только вокзалы и аэропорты знают цену искренних слёз и лицемерия при встречах и расставаниях людей.

– Счастливого пути! – защебетала дежурная девушка за стойкой регистрации, тыча пальцем в экран. – Выход на посадку… э-э-э… семь! – Милая улыбка-маска. Ловко щёлкнула по клавиатуре, и вот уже другая хмурая сотрудница в погонах шлёпает штамп в загранпаспорт.

Два с половиной часа ожидания. Кофе в пресном итальянском ресторанчике, бесконечные переходы, дьюти-фри – время растворилось в суете.

Громкоговоритель взвыл, оглашая терминал F настойчивым женским голосом с нотками металла:

– Пассажиры рейса SU-2052, пройдите срочно на посадку!

Аромат… Тот самый, едва уловимый с ноткой сандала. Ровно такой заставил его несколько лет назад обернуться вслед незнакомке. Он запомнил его на всю жизнь. И вот снова… Кто она?

Обернувшись, он увидел девушку, которая, словно героиня Маршака из стихотворения «Багаж», прошла мимо него, неся в руках сумку с ноутбуком, камерой и ещё чем-то непонятно объёмным.

«И это всё ручная кладь?» – улыбнулся он своим мыслям. Аромат её духов, смешавшись с запахом кофе и пластика аэропорта, приятно дополнил его ожидание вылета.

Кресло в салоне самолёта рядом с ним было ещё свободно. Пассажиры с завидным упорством запихивали свои куртки и багаж на полки, и он, коротая время, погрузился в «увлекательное» чтение инструкции авиакомпании по безопасности. Шедевр скуки в картинках.

– Добрый вечер! – Это была она, та самая незнакомка из «Багажа». Так вышло, что она оказалась его попутчицей и расположилась на соседнем кресле на время полёта.

Что произойдёт дальше, не знал никто. Да и надо ли знать, что будет заранее?

За окном иллюминатора сгустилась ночь, когда бортпроводники начали раздавать еду. Ужин – резиновая курица с рисом – исчез за пять минут. Наскоро перекусив, он уткнулся в монитор с каким-то голливудским хламом, но краем глаза заметил: девушка выбрала фильм о судьбах белых эмигрантов. Её предпочтение приятно его удивило. Совпадение? В его роду были французы и немцы, их судьбой он тоже активно интересовался – тема, о которой он готов был говорить часами.

Фильм подошёл к концу. Душно. Хотелось спать. На его плечо неожиданно опустилась её голова. Девушка сопела тихо, как котёнок. Она смогла уснуть в самолёте быстрее него, и, как джентльмен, он не посмел её оттолкнуть.

Укрыв попутчицу синим пледом, он уже через мгновение сам провалился в тревожный прерывистый сон путешественника.

Москва Онегина встречает

Своей спесивой суетой,

Своими девами прельщает,

Стерляжьей потчует ухой.

В палате Англицкого клоба,

(Народных заседаний проба)

Безмолвно в думу погружён,

О кашах пренья слышит он.

А. С. Пушкин «Евгений Онегин»

За окном клуба шёл снег и маршировала рота солдат. На их серые шинели падали снежинки, но те из них, которым не повезло задержаться на этом свете, уже скрипели на морозном воздухе, растаптываемые чёрными каблуками.

Гимназистки, с лёгким румянцем на щеках от декабрьского мороза, кокетливо перешёптывались, глядя на молодого офицера, возглавлявшего колонну.

Тот же, будто слепой к их восторгам, отрывисто командовал, поторапливая своих солдат:

– Ровняй шаг! Не ковылять, как старухи на базаре!

Голос его звенел, как удар сабли о сталь.

Мальчишки, пристроившись в хвост строя, тщетно пытались попасть в такт, ради мимолётной иллюзии солдатской доблести, маршировали вслед уходящей колонне.

– Эй, Петрович! – рявкнул дворник, опёршись на метлу. – Ты экипаж-то куда втиснул? Ворота не видишь?

Дворник лениво ругался с приятелем-извозчиком из-за оставленного тем экипажа прямо у ворот дома, загородившего проход.

Извозчик, сплёвывая в сугроб, хрипло засмеялся:

– Сам-то вчера у трактира ночевал – теперь меня учишь?

Перепалка у дома на Тверской – того самого, чьи львы «охраняли» парадный вход, воспетые ещё Александром Пушкиным в «Евгении Онегине» – была скорее ритуалом, чем ссорой. Рождественский сочельник обязывал к благостному настроению.

Молодой человек вздохнул и, с трудом оторвавшись от созерцания московской жизни через заиндевевшее от мороза окно Английского клуба, махнул лакею:

– Ещё кофе, месье. И… поспешите.

Ожидание точило нервы. Его друг, рыжий шотландец Максимильян Стюарт, опаздывал уже на полчаса. По словам Макса (друзья редко использовали полное имя в личных беседах), он вёз «нечто, от чего треснет даже ваша французская скука», но пока лишь время уплывало, как дым от сигары. Кофе в клубе был отменным, настоящим. Аравийский мокко, любимый сорт Эрнеста, бодрил, словно утренний ветер с Рейна, и одновременно дарил ощущение уюта. Сам же Английский клуб, в библиотеке которого должна была состояться встреча старых друзей, был самым многочисленным джентльменским собранием Москвы, известным карточными играми, роскошными обедами и политическими дискуссиями.

При общей численности собрания около четырёхсот человек, было всегда достаточно кандидатов, готовых занять освободившиеся места. Это могло произойти не только в случае смерти или выхода из клуба одного из его членов, но и в результате нарушений правил – например, невыплаты вовремя карточного долга.

Карточные столы, полированные до блеска, помнили азарт тысяч партий.

Девиз клуба – «Concordia et laetitia» («Согласие и веселье») – казался насмешкой для тех, кого чёрная доска клеймила за долги.

Но, несмотря на столь доброжелательный девиз, попасть в него было не так просто: клуб обладал элитным статусом, приём новых членов был ограничен и осуществлялся тайным голосованием и только по рекомендациям.

Нужно отметить, что Эрнест де Лакур, а именно так звали нашего героя, проживал в Москве не так давно. Француз с прусскими корнями попал сюда благодаря протекции Макса, действительного члена Английского клуба. Это была редкая удача для «чужака». Молодой человек часто посещал пятничные выступления женского хора в Парадной столовой. По правилам Английского клуба, женщины не могли посещать его, а уж тем более быть его членами, а сцена в столовой – единственное место, куда пропускали дам, и то только в составе хора. Но всё же, справедливости ради, стоит отметить, что остальных лиц женского пола, не поющих в хоре, в Московский Английский клуб также изредка приглашали. Таким исключением был торжественный завтрак в честь коронации очередного императора – в этот день дамам показали сад и залы. Правда, таких дней, как слышал Эрнест, за всю историю клуба было только два: в 1856 и 1883 годах.

На первом этаже, как и другие посетители, он по обыкновению оставлял свою шляпу, трость и калоши, поднимался по главной лестнице наверх в Большой аванзал. Эрнест не любил шумных или занудных бесед.

Подобные разговоры часто происходили в Большом аванзале, где, сидя на необыкновенно мягких и удобных диванах, члены клуба после обеда переваривали пищу. Сигарный дым обволакивал мужчин, словно мантия таинственных заговоров.

Эрнест старался как можно скорее пересечь помещение насквозь, не задерживаясь ни на одну лишнюю минуту в этом сизом тумане. Затем, пройдя через Фруктовую комнату, на столах которой действительно стояли фрукты и конфеты, он шёл дальше в Парадную столовую.

В эту последнюю пятницу уходящего года выступление хора было отменено, что, впрочем, не сильно огорчило месье Лакура. Встреча со старым другом была для него гораздо приятнее, чем хоровое женское пение.

В соседнем зале гремели ставки в штосс, мужчины неторопливо вели беседы о политике и прошлогодней ноябрьской премьере оперы «Пиковой дамы» в Большом театре, за авторством Петра Чайковского, сравнивая её с премьерами этого года. Подобные темы, возможно, могли бы вызвать удивление у человека непросвещённого, ибо, по обывательскому мнению, считается, что в мужском обществе принято обсуждать лишь скачки, вино да женщин. Однако в этот вечер все разговоры свелись к двум темам: политике и театру.