При этом накурено за карточными столами, как и в Большом аванзале, было знатно, и Лакур предпочёл в ожидании друга сидеть в полном одиночестве в клубной библиотеке, скрываясь от отравленного ароматами табака воздуха. К тому же в Английском клубе Москвы была прекрасная библиотека. Газеты и журналы выписывали на русском, немецком и французском языках, английский здесь особо не жаловали – ирония для клуба с таким названием. От Англии в клубе было лишь название и дух независимости. Поговаривали, что Александр Пушкин язвил: «Какое странное название – Московский Английский клуб! Я знаю ещё более странное – Императорское человеколюбивое общество».

Эрнест де Лакур родился в 1856 году, за 15 лет до превращения лоскутных германских земель в Германскую империю, в славном ганзейском городе Везель на Рейне, или просто Везель. Его предки пришли в эти земли из Франции столетием ранее, породнившись с прусаками, и остались жить на территории новообразованной империи.

Во французской крови бурлила прусская дисциплина – он чувствовал себя чужим везде и всюду. Родители со стороны отца были из обедневшего старинного дворянского рода де Лакур. Дед Эрнеста – Франц Лакур, офицер 10-го кирасирского полка армии Наполеона, погиб в 1812 году в походе на Россию, в местечке Тарутино.

Прожив два года в Москве, молодой человек пришёл к выводу: русская элита готова обожать европейский лоск, даже если за ним прячется потомок наполеоновского солдата. «Здесь в моде экзотика, – усмехался он, – а своих гениев травят, как волков».

Сам же Эрнест был мужчиной тридцати шести лет, среднего роста, брюнетом с аристократическими чертами лица, носом с небольшой горбинкой и глазами-хамелеонами – серо-голубыми, которые меняли свой цвет в зависимости от настроения их владельца, но меркшими, когда накатывала тоска. Даже его улыбка казалась грустной, словно за ней пряталась тень нерассказанной истории. Словно в его судьбе была какая-то тайна, которую разгадать пока так никто и не смог.

Темпераментом он обладал довольно неординарным: живо брался за интересное дело, но бросал, едва скучная плесень покрывала идею. Он её оставлял. «Не ветреность, – оправдывался он себя. – Просто не могу дышать спёртым воздухом рутины». Путешествия, впечатления и новые знакомства – вот те страсти, что заставляли его сердце биться.

Эрнест не был женат, хотя недостатка в женском внимании не испытывал, напротив, он умел общаться с женщинами, красиво ухаживать и быть интересным собеседником.

Ничто не мешало бы ему построить жизнь классического бюргера, но всё же страсть к путешествиям и творчеству занимала его более всего.

Оставаться в уютном городке на древнем Рейне и вести дела своего поместья в окружении многочисленной родни он не хотел – его манили новые неизведанные горизонты. И, прислушавшись к совету своего дальнего родственника, академика Поля Армана Лакура, Эрнест отправился поступать в Берлинский университет. Факультет Карла Риттера дал ему ключи от дверей, за которыми ждал весь мир – историю, географию, жажду открытий.

Вскоре он стал членом двух географических обществ – Берлинского и Парижского. Правда, членство в географических обществах Берлина и Парижа стало всего лишь блестящей булавкой на лацкане фрака.

«Заседания, доклады, аплодисменты стариков… – бормотал он, – это не жизнь, а репетиция собственных похорон».

Как и во многих странах Европы, полученного гуманитарного образования молодому человеку для успешной карьеры было мало – на горизонте маячила воинская служба. «Гуманитарное образование – это билет в театр, – говорил он, – а жизнь требует шпаги». Военная карьера манила семейными традициями. В его роду были офицеры с обеих сторон. Война 1870–1871 годов перечеркнула его мечты алой чертой.