Разрастающаяся толпа решительно подхватила со слов «Most vagy soha! – «сейчас или никогда!».

Впервые в жизни Дьердь почувствовал, что происходит нечто серьезное и он является частью этого.

Наконец началось шествие, возглавляемое демонстрантами, несшими венок из красных гвоздик. Они высыпали на главные улицы города, перекрывая движение, но никакой агрессии не наблюдалось. Напротив, многие водители закрывали машины и присоединялись к марширующим, которых становилось все больше благодаря вышедшим на улицу продавцам и рабочим. Из каждого окна, с каждого балкона им махали в знак поддержки.

Будто по волшебству Будапешт превратился в бесконечное поле красного, белого и зеленого. Триколор был повсюду: ленточки, одежда и даже бумага. Когда студенты наконец повернули к площади Йозефа Бема, они увидели, что статую в центре уже накрыли огромным венгерским флагом, в середине которого на месте советского герба зияла дыра.

Ближе к закату многие студенты заговорили о том, чтобы продолжить демонстрацию у здания парламента. Другие предложили снести гигантский памятник Сталину, который уже много лет стоял в центре Городского парка, с неизменной усмешкой глядя на Будапешт. Дьердь и Анико держались за руки, и поток людей нес их назад, на другой берег реки, к Парламентской площади.

– Как думаешь, что предпримет правительство? – спросил Дьердь.

– Подаст в отставку. Им придется.

Размер толпы, собравшейся на площади у парламента, пугал. Сотни тысяч – казалось, будто миллионы – осаждали старинное государственное здание с готическими башнями. Они скандировали имя Имре Надя[63], требуя вернуть к власти единственного правителя, которому они доверяли – и которого годом ранее благодаря русским сместили с его поста.

За вечером пришла ночь, а вместе с ней – пронзительно-холодный ветер. Но многие сделали факелы из газет и брошюр и, держа их в руках, продолжали выкрикивать имя Надя.

Вдруг, совершенно неожиданно, на балконе появилась худощавая фигура. Шепот голосов волной пронесся в толпе, превратившись в отражающийся эхом крик: «Надь! Это Надь!» Немного скованно из-за переполнявших его эмоций свергнутый правитель поднял руку, призывая к тишине.

– Он что, сошел с ума? – удивился Дьердь. – Машет руками, как ненормальный.

Но спустя мгновение все стало ясно: он дирижировал толпой, распевающей национальный гимн. Это было поистине гениально!

Затем Надь исчез так же быстро, как и появился. Толпа – взволнованная и ликующая – начала расходиться. Интуиция подсказывала им, что этой ночью больше ничего не случится. По крайней мере, не на Парламентской площади.

Дьердь и Анико были на полпути к университету, когда услышали выстрелы. Они взялись за руки и побежали к бульвару Музеум. На вымощенных булыжником улицах теснился народ – взволнованный, любопытный, напуганный.

Когда они добрались до парка Музеум, слезоточивый газ еще не рассеялся. Анико достала платок и прижала к лицу. У Дьердя начало жечь глаза. Какая-то девушка билась в истерике и кричала, что тайная полиция поубивала беззащитных людей.

– Мы сами убьем этих ублюдков, всех до одного! – рыдала она.

– Черта с два, – прошептал Дьердь девушке. – Поверю в это, только когда увижу хоть одного из них мертвым.

Он схватил Анико за руку, и они побежали дальше.

Не пробежав и квартала, они в ужасе замерли – на фонарном столбе висел агент тайной полиции. Точнее, оставшееся от него кровавое месиво. Дьердя затошнило.

– Дьюри, – сдавленным голосом произнесла Анико, – но ведь все знают, что они творили с заключенными…

Через пару улиц они увидели еще два трупа агентов госбезопасности.