– Боже, я не могу на это больше смотреть.

– Идем, я отведу тебя домой, – сказал ей Дьердь.

– Что ж, yompetz, как вижу, тебя еще не арестовали.

Было почти пять утра. Усталый Иштван Колоджи сидел у радио и нервно курил. Марика кинулась обнимать своего брата.

– Дьюри, ходят ужасные слухи, я боялась, что с тобой что-то случилось.

– Забудь о слухах, Марика, – перебил ее отец семейства. – Правду только что сказали в новостях.

– Правду? – спокойно спросил Дьердь. – И какова же эта правда по версии Радио Будапешт?

– Мелкий фашистский бунт, с которым полиция сурово расправилась, – сказал Иштван Колоджи. – А где ты был весь вечер?

Дьердь сел на стул напротив отца, наклонился вперед и с улыбкой ответил:

– Слушал Имре Надя.

– Ты сошел с ума. Надь теперь никто.

– Скажи это тысячам людей, которые приветствовали его на Парламентской площади. И мы вернем его на пост главы партии.

– А у меня снова отрастут волосы на затылке. Вы – просто шайка идиотов.

– Говоришь, как истинный социалист, – отметил Дьердь, выходя из комнаты. – Я иду спать. Даже сумасшедшим нужен отдых.

Прошло всего три часа, когда сестра растолкала его.

– Просыпайся, Дьюри. Надя назначили премьером! Только что сказали в новостях.

Дьердь заставил свое измученное тело подняться с кровати. Он должен был увидеть лицо своего отца. На ходу застегивая рубашку, прошлепал в гостиную. Старик был будто прикован к креслу у радио, а вокруг стояли переполненные окурками пепельницы.

Марика подала Дьердю чашку черного кофе.

– Ну, и? – спросил Джордж отца. Глава семьи поднял взгляд и без тени иронии ответил:

– Я ни слова не говорил против Имре Надя. В любом случае он наверняка получил одобрение Москвы, потому что просил помощи у советских войск.

– Теперь мне кажется, это ты фантазируешь. – И повернувшись к сестре, добавил: – Когда Анико позвонит, скажи, я ушел в университет.

Перекинув пальто через плечо, он торопливо вышел из дома.

В последующие годы, вспоминая об этом моменте, он спрашивал самого себя, почему по-нормальному не попрощался. С отцом все было понятно. Бесстыдное лицемерие старика его взбесило. Но почему он был так холоден с Марикой?

Мысль о том, что тем стылым октябрьским утром 1956 года он и представить не мог, как далеко направляется, не могла его утешить.

Слухи лавиной распространялись по университету. После каждого сообщения по радио люди начинали бегать по холлу, будто городские глашатаи. Обессиленные студенты ликовали, услышав слова президента Эйзенхауэра: «Америка всем сердцем поддерживает людей Венгрии». Они радостно говорили друг другу: «Весь мир наблюдает!»

Но пик всеобщей радости пришелся на вторник, когда премьер-министр Надь объявил, что началась эвакуация советских войск. Дьердь, наверное, сбил с ног человек шесть, когда в восторге бросился через весь холл, чтобы обнять Анико.

Утром первого ноября Дьердя разбудил Джеза, его однокурсник с юридического факультета.

– Какого черта… – начал было он и тут заметил нечто странное. Худощавый Джеза выглядел, как толстяк из цирка. Не веря своим глазам, Дьердь потер их. – Какого черта с тобой случилось? – спросил он.

– Нам надо отсюда выбираться, – сказал Джеза. – На мне вся моя одежда – по крайней мере все, что сумел натянуть. Я еду в Вену.

– Ты не в своем уме? Советские войска ушли! Ты разве не слышал, что говорили по радио «Свободная Европа»?

– Да, а еще я слышал, что сказал мой кузен из поселка Дер. Он позвонил пару часов назад и сообщил, что у западной границы собрались сотни русских танков. Они просто перегруппировываются, чтобы затем вернуться.

– Он уверен?

– Хочешь подождать и проверить лично?