Однокурсники Эрик Сигал

Erich Segal

THE CLASS

Copyright © 1985 Ploys, Inc.

© Стрепетова М., перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Эта книга – моя история, моя жизнь с восемнадцати до сорока шести лет. В «Однокурсниках» рассказывается о поколении людей, которые поступили в университет, – и необязательно в Гарвард, где происходят события этой книги; рассказывается о тех, кому едва исполнилось восемнадцать в 1954 году и было уже за сорок в 1983-м, на встрече однокурсников в честь двадцатипятилетия выпуска. Мы все лишь со временем понимаем, что сделали со своей жизнью. Мне понадобилось двадцать пять лет, чтобы понять и осознать, что я сделал со своей собственной.

Это роман о жизни вымышленных героев, выпускников Гарварда 1958 года. В истории упоминаются настоящие члены выдающейся семьи Элиот, давно и прочно связанной с Гарвардским университетом. При этом вымышленный персонаж Эндрю Элиот не имеет никакого отношения к семье Элиот: автор не имел намерений изобразить героя как одного из членов этой семьи – ни из ныне живущих, ни из живших ранее. Все главные герои этого романа – плод воображения автора. С их помощью он показывает, каким незаурядным путем молодые люди этого поколения приходили в политику и искусство, попадали в круги интеллектуалов – и открывали самих себя. Прослеживая их жизнь в Гарварде и в последующие годы, вплоть до встречи через двадцать пять лет после выпуска, автор описывает некоторые события, в которых принимали участие известные политики и люди искусства, – как признак определенных общественных веяний за последнюю четверть века. Следует упомянуть, что диалоги и события романа, связанные с этими персонажами, являются вымышленными.

12 мая 1983 года

В следующем месяце состоится встреча выпускников в честь двадцатипятилетия окончания Гарварда, и мне ужасно страшно.

Мне страшно встречаться с моими однокурсниками, уверенно шагающими по пути славы, тогда как сам я могу похвастаться лишь сединой на висках.

Сегодня мне прислали увесистый альбом в бордовом переплете. В нем написано обо всех достижениях выпускников 1958 года, и я почувствовал себя жалким неудачником.

Полночи просто разглядывал лица ребят, когда-то учившихся вместе со мной, а теперь ставших сенаторами и губернаторами, всемирно известными учеными и светилами медицины. Как знать, вполне вероятно, кому-то из них суждено произнести речь в Стокгольме или на лужайке Белого дома.

И что еще удивительнее – некоторые из них до сих пор живут со своими первыми женами.

Среди наиболее выдающихся выпускников оказалось и несколько моих близких во времена учебы друзей. Соседу по комнате, показавшемуся мне сначала полным психом, прочат должность госсекретаря. Парень, который когда-то брал у меня поносить одежду, – будущий президент Гарварда. Еще один, тот, которого мы едва замечали, стал настоящей сенсацией в мире музыки. Самый смелый из всех отдал жизнь ради того, во что верил. По сравнению с его героизмом моя жизнь ничтожна.

И вот он я – во всем великолепии своих несбывшихся надежд.

Я – последний из знаменитого рода Элиотов, представители которого из поколения в поколение учились в Гарварде. Все мои предки были выдающимися людьми. В ратных подвигах и в мирных делах, в церкви, в науке и образовании. Не далее как в 1948 году мой двоюродный брат Том получил Нобелевскую премию по литературе.

Я же омрачил величие этой семейной традиции. В подметки не гожусь даже Джареду Элиоту (выпуск 1703 года), благодаря которому в Америке узнали про ревень.

Тем не менее одно незначительное сходство с моими славными предками у меня имеется: все они вели дневники. Преподобный Эндрю Элиот (выпуск 37-го), в честь которого меня и назвали, не только самоотверженно заботился о своих прихожанах, но и ежедневно записывал события, происходившие во время осады Бостона в ходе Войны за независимость. Эти заметки, кстати, сохранились до сих пор.

Когда город освободили, он поспешил на встречу Гарвардского совета наблюдателей[1] и предложил наградить генерала Джорджа Вашингтона почетной докторской степенью.

Его сын унаследовал духовный сан отца и его писательский дар, оставив нам живое свидетельство о первых днях существования республиканской Америки.

Конечно, мой дневник не идет с ними ни в какое сравнение, но я тоже веду его всю жизнь. Наверное, это единственная поддерживаемая мною традиция. Пусть сам я и не творил историю, зато внимательно наблюдал за ней.

И кстати, мне по-прежнему чертовски страшно.

Они смотрели друг на друга, как тигры, оценивающие силу грозного соперника. Но в этих джунглях никогда не знаешь, откуда ждать настоящей опасности.

Был понедельник, 20 сентября 1954 года. Тысяча сто шестьдесят два умнейших молодых человека выстроились в ряд перед чудовищным сооружением. Перед нелепо громадным строением в стиле викторианской готики, так называемым Мемориальным залом, выстроились тысяча сто шестьдесят два молодых человека – лучшие, талантливейшие молодые люди во всем мире, которым предстояло стать выпускниками 1958 года.

Демонстрируя весь спектр портновского мастерства, от дешевого готового платья до костюмов «Брукс Бразерс», они также отличались и по настроению: нетерпеливые, испуганные, уставшие или пребывающие в ступоре.

Некоторые проделали путь в тысячи километров, а кто-то – всего в пару кварталов. Тем не менее каждый из них знал, что находится в самом начале самого главного путешествия своей жизни.

Шадрак Табмен, сын президента Либерии, прилетел из Монровии с пересадкой в Париже. Из нью-йоркского аэропорта Айдлуайлд его привезли в Бостон на посольском лимузине.

Джон Д. Рокфеллер (Рокфеллер-четвертый) скромно приехал из Манхэттена на поезде, а уже в Бостоне раскошелился на такси от Южного вокзала до Гарвард-ярда[2].

Ага-хан[3], судя по всему, просто появился из ниоткуда. (По другим слухам, он прилетел то ли на ковре-самолете, то ли на личном реактивном самолете.) Впрочем, теперь он тоже стоял в очереди, как простой смертный.

Все эти первокурсники прибыли сюда уже знаменитыми. С самого своего рождения они находились в лучах славы.

Но в тот последний день лета 1954 года более тысячи других потенциальных комет готовы были вырваться из безликой темноты и озарить собой небо.

Среди них были Даниэль Росси, Джейсон Гилберт, Теодор Ламброс и Эндрю Элиот. Все они – и еще пятый, по-прежнему находившийся на другом конце света, – являются героями этой истории.

С раннего детства Дэниелем Росси владело одно-единственное отчаянное желание – угодить своему отцу.

И его постоянно мучил один и тот же кошмар – что ему это никогда не удастся.

Сначала он думал, что равнодушию отца есть какое-то разумное объяснение. Ведь Дэнни был тощим заморышем, тогда как его брат играл за футбольную команду округа Ориндж в Калифорнии и считался там самым крепким защитником. И пока Фрэнк Росси зарабатывал тачдауны, а на его игру приезжали посмотреть тренеры из университетов, отец был слишком им увлечен, чтобы обращать внимание еще и на своего младшего сына.

То, что Дэнни, в отличие от Фрэнка, хорошо учился – отца ни капли не впечатляло. Конечно, ведь Фрэнк был ростом сто восемьдесят пять сантиметров (на целую голову выше младшего брата), и уже одно его появление на стадионе сопровождалось ликующими воплями вскочивших на ноги зрителей.

А что мог сделать рыжий очкарик Дэнни, чтобы заслужить аплодисменты? Ну, он был – по крайней мере по уверениям своей матери – одаренным пианистом. Чуть ли не вундеркиндом. Многие родители гордились бы таким сыном. Но доктор Росси ни разу не пришел на выступление мальчика.

Естественно, Дэнни снедала зависть, а обида медленно, но верно перерастала в ненависть. «Ты боготворишь Фрэнка, папа. Однако я – такой же человек, как и он. Рано или поздно ты все равно меня заметишь».

Но вышло так, что в 1950 году Фрэнка, ставшего летчиком-истребителем, сбили в небе над Кореей. Едва сдерживаемая ревность Дэнни сначала превратилась в скорбь, а затем – в болезненное чувство вины. Он вообразил, что ответственность лежит на нем. Словно это он сам накликал смерть своему брату.

На церемонии прощания школьное футбольное поле назвали в честь Фрэнка. Его отец все это время плакал не переставая. Дэнни с тоской смотрел на человека, которым так восхищался. Тогда он поклялся, что поможет отцу обрести покой. Вот только чем он мог его порадовать?

Артура Росси раздражали даже звуки фортепиано. В конце концов, долгий рабочий день стоматолога проходил под нескончаемый аккомпанемент скрежещущей бормашины. Поэтому в подвале дома он устроил звуконепроницаемую студию для своего сына, теперь – единственного.