– А меня восхищает то, что она говорит о своих эмоциях без какого-либо смущения. Это трудно для всех – и для мужчин, и для женщин.

Интересно, подумал Тед, поняла ли Сара, что он имел в виду и себя тоже?

– Еще кофе? – спросил он.

Она кивнула и поднялась.

– Моя очередь угощать.

И она пошла к стойке. У Теда мелкнула было мысль пригласить ее поужинать вместе, но он тут же пал духом. Кроме того, каждый вечер с пяти до половины одиннадцатого он был обязан отработать смену в «Марафоне». И еще он был уверен, что у нее есть парень. Такая девушка может заполучить кого угодно.


В честь прихода весны профессор Левин, преподающий латынь, устроил группе Теда внеплановое чтение великолепного произведения «Ночное празднество Венеры» 50. И хотя в нем прославляется начало новой жизни, заканчивается оно на грустной, трогательной ноте. Поэт сокрушается:

Illa cantat, nos tacemos: quando ver venit meum?
Quando fiam uti chelidon ut tacere desinam?
Вот запела. Мы умолкли. Где же ты, весна моя?
Словно ласточка, когда же перестану я молчать![50]
Дневник Эндрю Элиота

4 ноября 1955 года

Задолго до поступления в Гарвард я мечтал петь в девчачьем хоре.

Это не только море веселья, но и отличный способ познакомиться с девушками.

Уже более века театральный клуб «Заварной пудинг» каждый год ставит мюзикл, в котором все роли играют мужчины. Сценарий пишут самые великие студенческие умы (именно так Алан Дж. Лернер, выпускник 40-го года, практиковался перед работой над «Моей прекрасной леди»[51]).

Но своим легендарным статусом это представление обязано не сценарию, а скорее участникам кордебалета: этот оригинальный танцевальный ансамбль состоит из крепких студентов-спортсменов, высоко задирающих свои волосатые мускулистые ноги.

После кембриджского забега эта бессмысленная и довольно вульгарная буффонада кратко повествует о городах, выбранных в честь гостеприимства приехавших оттуда выпускников, и, самое главное, о зрелости их дочерей.

Я помню, как много лет назад отец впервые взял меня на одно из подобных представлений, думая, что оглушающий топот отплясывающих канкан парней покорит зал. Деревянное здание на Холиок-стрите ходило тогда ходуном.

В этом году постановка (сто восьмая по счету) называется «Бал для леди Годивы». Сразу понятно, насколько утонченным чувством юмора обладают ее авторы, не так ли?

В общем, первый день репетиций напоминал съезд слонов. Только представьте, что по сравнению с некоторыми футболистами даже наш атлет Уигглсворт казался хрупким небесным созданием. Нет никаких сомнений в том, что все эти мастодонты страшно хотели сыграть одну из горничных леди Годивы – именно такие наряды будут в этот раз у кордебалета «Рокеттс».

Я знал, что отбор будет жестким, поэтому немного потренировался (подъем пальцев ног и приседания), чтобы подкачать ноги, и надеялся, что они будут выглядеть достаточно нелепо для роли – тогда я пройду.

Каждому из нас предоставили по минуте, чтобы спеть что-нибудь, но я думаю, все было решено в ту секунду, когда нас попросили задрать брюки.

Нас вызывали по алфавиту. На подкашивающихся ногах я вышел на сцену, чтобы низким баритоном спеть отрывок из песни «Alexander’s Ragtime Band»[52].

Два дня я с тревогой ждал, когда вывесят список распределенных ролей.

В нем оказалось два сюрприза.

Ни Уигу, ни мне не достались роли горничных. Майку, к его бесконечному удовольствию, досталась Фифи, впервые выезжающая в свет дочь леди Годивы – он жаждал получить эту роль.

А мне – какой позор! – поручили играть принца-итальяшку, одного из претендентов на его руку.

– Отлично, – радостно сказал Майк. – Мой сосед будет в одной из главных ролей.