Нежность без границ и другие рассказы Александр Антонов

Глава первая: Случайность с горьким послевкусием

Солнечный луч, упрямо пробивающийся сквозь жалюзи, выхватывал из полумрака коридора пластиковый столик. На нем дрожал стаканчик с кофе, оставляя круговые следы на полированной поверхности. Реабилитационный центр в десять утра напоминал муравейник, замерший перед грозой – тихий, но напряженный до хруста в висках. Здесь даже воздух казался стерильным, будто пропущенным через фильтр обезличенных улыбок и заученных фраз из терапевтических брошюр.

Сергей прижал локти к ребрам, стараясь не задевать стены. Его правая рука машинально потянулась поправить рукав свитера, скользнув по выпуклому шраму на запястье. "Как будто три сантиметра ткани что-то изменят", – мысленно усмехнулся он, наблюдая, как из кофейного автомата выползает струйка черной жидкости. Монета звонко ударилась о металлический лоток, завертелась, как цирковая артистка на проволоке, и с тихим звоном исчезла в щели между автоматом и стеной.

– Черт, – вырвалось само собой, когда он присел, ощущая знакомое тянущее жжение в колене. Взгляд метнулся по сторонам – пусто. Только где-то вдалеке скрипела каталкой санитарка.

– Вам помочь? – голос сверху прозвучал неожиданно мягко, словно обернутый в вату.

Он резко поднял голову и тут же пожалел – в висках застучало. Перед ним стояла девушка в болотного цвета кардигане, пальцы ее теребили широкий плетеный браслет. Сергей замер, замечая, как солнечный блик играет в ее волосах, окрашивая каштановые пряди в медные оттенки.

– Кажется, ваша копейка решила сбежать от кофеина, – сказал он, медленно поднимаясь и пряча дрожь в коленях за ухмылкой.

Ее губы дрогнули, сложившись сначала в букву "о", а потом в сдержанную улыбку. Она присела стремительно, будто боясь, что монета растворится в воздухе. Когда она протянула руку, рукав сполз, обнажив сетку бледных царапин от запястья до локтя.

– Держите, – в ее ладони лежала не только монета, но и конфета в фиолетовой обертке. – Компенсация морального ущерба. От аппарата – горькое, от меня – сладкое.

Он взял и то, и другое, стараясь не коснуться ее пальцев. Конфета пахла ежевикой.

– Сергей, – представился он, разминая в руке холодный металл.

– Алина. – Она кивнула к автомату. – Вы свой кофе будете спасать или он уже окончательно превратился в бурду?

Они стояли в полуметре друг от друга, и это расстояние казалось одновременно и океаном, и нитью. Сергей ловил краем глаза, как вздрагивают ее ресницы, когда в соседнем кабинете хлопнула дверь. Ее левая нога слегка подрагивала, будто отсчитывая невидимые такты.

– Знаете, я тут подумал… – он налил новый стаканчик, чувствуя, как потеют ладони. – Если бы эти аппараты выдавали не кофе, а жизненные советы, что бы вам выпало?

Алина прикусила нижнюю губу. Вдруг стало тихо, так тихо, что слышалось бульканье воды в автомате.

– "Не бойся ловить монеты, даже если приходится наклоняться", – сказала она наконец, вращая свой стаканчик так, что коричневая жидкость оставляла на стенках кружевные разводы.

Он засмеялся. Звук вышел хрипловатым, непривычным, будто ржавый замок, который давно не открывали. В этот момент из динамика прозвучал вызов на сеанс арт-терапии. Алина отшатнулась, словно от внезапного порыва ветра, и конфета выскользнула у Сергея из руки.

– Увидимся, – бросила она через плечо, уже растворяясь в повороте коридора.

Он поднял фиолетовый фантик, всё еще пахнущий ежевикой. На обратной стороне мелким почерком было написано: "Спасибо за смех. А." Сергей сунул бумажку в карман, вдруг осознав, что впервые за полгода ждет завтрашнего утра не с привычной тоской, а с щемящим любопытством.

Где-то вдалеке захлопнулась дверь, и центр снова замер, притаившись. Только два стаканчика на пластиковом столе продолжали остывать, их тени на столешнице почти соприкасались краями.

**Глава вторая: Тени и свет**

Солнечные пятна на паркетном полу вытягивались в узкие полосы, будто стрелки часов, отсчитывающие время между сеансами физиотерапии. Сергей сидел у окна в библиотеке центра, его пальцы бессильно скользили по обложке томика Бродского. Книга была тяжелой, словно налитой свинцом, а руки дрожали от напряжения после утренних упражнений.

– Ты снова выбрал что-то веселенькое, – раздался знакомый голос. Алина стояла в дверном проеме, держа в руках две кружки с чаем. Пар поднимался спиралями, повторяя изгиб её улыбки. – «Часть речи»? Идеально для реабилитации: страдательное причастие на каждой странице.

Он отложил книгу, стараясь скрыть, как свело пальцы судорогой. – А что предлагаешь? Сборник анекдотов про протезы?

– Лучше. – Она уселась напротив, поставив кружку перед ним. Взгляд её скользнул по дрожащим рукам Сергея, но задержался лишь на мгновение. – У меня есть «Гарри Поттер». Первый том. Волшебный мир, где травмы лечат маховиком времени.

Он фыркнул, но уже на второй странице, когда Алина начала читать вслух, смех сменился тишиной. Её голос был неровным, будто шероховатым от долгого молчания, но в интонациях пряталась игра: для Гермионы она задирала подбородок, для Хагрида опускала тембр до хрипотцы. Сергей закрыл глаза, представляя не замок Хогвартс, а её пальцы, вьющиеся вокруг обложки, как корни старого дерева.

-–

Фотокамера лежала на столе между ними, как разведчик на нейтральной полосе. Алина вертела в руках объектив, оставляя отпечатки на стекле.

– Итак, профессор, – она щурилась в видоискатель, направляя его на его коляску. – Как сделать так, чтобы эта штуковина не выглядела в кадре как… ну, знаешь.

– Как инопланетный артефакт? – Сергей поправил штатив, закрепленный на подлокотнике. – Во-первых, свет. Тени от колёс могут стать ритмом кадра. Во-вторых… – Он нажал на спуск, и вспышка ослепила её. – Не бойся, что всё идеально. Иногда дрожь – это почерк.

Она рассмотрела снимок: её силуэт, размытый в движении, пятна солнца на стене, напоминающие созвездия. – Похоже на то, как я утром ищу очки.

– Это и есть жизнь, Аля. Не постер для клиники. – Он протянул ей камеру, их пальцы едва соприкоснулись. – Попробуй снять то, чего не видно.

Она повернулась к окну, где дождь начинал выстукивать морзянку по стеклу. – Например?

– То, как пахнет мокрая земля после грозы. Или… – он замолчал, глядя, как её волосы колышутся в такт дыханию, – как звучит тишина между двумя людьми.

-–

К четвертой встрече библиотека превратилась в их крепость. Алина принесла плед с оленями, который пах корицей, и гитару с оторванной струной.

– Это вместо аудиокниги, – она бренчала по струнам, подбирая аккорды к «Балладе о прокуренном вагоне». – Предупреждаю, мой репертуар состоит из песен, которые поют под дождём.

Сергей листал её альбом с фотографиями: снимки треснутых ступеней центра, отражение луны в лужёной кружке, его собственные руки, сжатые в кулаки на коленях.

– Зачем ты снимаешь это? – спросил он, показывая на фото, где тень от коляски переплеталась с решёткой окна.

– Потому что это правда, – она положила гитару на пол. – А ещё потому, что ты научил меня видеть красоту в неустойчивости.

Они молчали, слушая, как за стеной метроном отсчитывает секунды чьей-то ЛФК. Сергей потянулся за чашкой, и Алина, не спрашивая, пододвинула её ближе.

– Знаешь, что мне сегодня выпало в кофейном автомате? – он достал из кармана смятый чек. На обороте её почерк: *«Не ищи симметрии – самые прочные мосты асимметричны»*.

Она рассмеялась, и в этот момент луч закатного солнца упал на её браслет, высветив под плетением тонкую серебряную цепочку. Сергей заметил, но не спросил. Некоторые двери стоит открывать медленно.

-–

К концу недели штатив стал их третьим собеседником. Алина снимала его спину, пока он «читал» ей стихи – точнее, цитировал Пастернака по памяти, глядя в стену.

– «Быть знаменитым некрасиво…» – голос его сорвался, когда камера щёлкнула.

– Прости, – она закусила губу. – Я поймала момент, когда твои плечи расправились. Как будто…

– Как будто крылья? – он повернулся, и в кадре остался только его профиль, озарённый настольной лампой.

– Нет. Как будто человек.

В её альбоме появился новый снимок: две тени на стене библиотеки – одна прямая, другая слегка наклонённая, их головы почти соприкасались в точке, где заканчивался свет.

Глава третья: Язык прикосновений

Библиотека пахла старыми страницами и свежим воском от только что вымытых полов. Алина расстилала плед с оленями по угловому дивану, когда Сергей въехал в дверной проем, держа в зубах папку с рентгеновскими снимками. Его левая рука судорожно сжимала колесо коляски, пальцы белели от напряжения.

– Ты выглядишь как пират с картой сокровищ, – она кивнула на папку, разворачивая фольгу с домашним печеньем. Крошки рассыпались по «Войне и миру», застрявшей между подушками.

– Сокровище здесь, – он выдохнул, разминая онемевшие пальцы. Взгляд упал на её запястье, где сегодня поверх браслета красовался пластырь в форме сердца.

Фотоаппарат щёлкнул, поймав его жест – рука, замершая в полуметре от её колена, тень от пальцев, лучами расходящаяся по плитке.

– Ты когда-нибудь снимала слепые зоны камеры? – Сергей подвинулся ближе, чувствуя, как пружина под сиденьем коляски скрипит в такт его сердцу.

– Слепые зоны? – Алина перевернула камеру, будто ища секретную кнопку.

– То, что остаётся за кадром. Как… – он медленно провёл указательным пальцем по воздуху вдоль её руки от плеча до кончиков пальцев, не касаясь кожи. – Вот эта полоса солнечного света на твоём рукаве. Или то, как мурашки бегут по шее, когда я так делаю.