**Глава четвертая: Обратная сторона кадра**

Стена в библиотеке постепенно превращалась в карту их вселенной. Фотографии Алины теперь соседствовали с рентгеновскими снимками Сергея, скрепленные канцелярскими кнопками, будто созвездия, соединенные невидимыми нитями. На одном снимке – трещина в потолке, снятая так, что напоминала реку на карте. На другом – его колено, увеличенное до абстракции, где шрамы становились горными хребтами.

Алина щелкала затвором, ловя, как Сергей пытается дотянуться до верхней полки с книгами. Его рука замерла в воздухе, пальцы согнутые, как когти хищной птицы.

– Не помогай, – процедил он сквозь зубы, когда она сделала шаг вперед. Пот выступил на висках, превращаясь в блики на фотопленке.

– Я и не собиралась, – она присела на корточки, переводя объектив на его ноги. Кроссовки, упертые в подставку коляски, дрожали от напряжения. – Просто… интересно, сколько времени ты готов потратить на сборник сонетов.

Книга рухнула вниз, задев плечо Алины. Она вскрикнула, и Сергей резко развернул коляску, колесо заскрежетало по полу.

– Черт, я… – он протянул руку, но она уже вскочила, прижимая к груди фотоаппарат.

– Ничего, – она улыбнулась слишком быстро, потирая ушиб. – Зато поймала момент, когда ты выглядел как разъяренный ангел.

Он сжал подлокотники, пока суставы не побелели. Внезапно схватил книгу и швырнул ее в стену. Удар эхом разнесся по коридору.

– Сергей… – Алина сделала шаг назад, наступив на рассыпавшиеся кнопки.

– Не надо этого! – его голос сорвался, как перегруженный лифт. – Не надо притворяться, что это нормально! Что я могу… – он ударил кулаком по бедру, и звук глухого мяса заставил ее содрогнуться.

Она медленно опустилась на пол, обхватив колени. Фотоаппарат лег между ними, как белый флаг.

– А что нормально? – ее голос звучал спокойно, но пальцы сжимали подол юбки. – Когда я вчера три часа не могла открыть дверь своей палаты, потому что рука дрожала как у алкоголика? Или когда медсестра спрашивает: «Ну что, девочка, сегодня не резалась?» – она передразнила грубый тон, дергая рукав, чтобы скрыть свежие царапины.

Сергей замер. Солнце из окна разрезало его лицо пополам – свет и тень.

– Дай мне твою руку, – сказал он наконец.

– Что?

– Дай. Руку.

Она протянула ладонь, и он резко дернул ее на себя. Алина вскрикнула, падая вперед, но он успел поймать ее за талию, притягивая к коляске. Их лица оказались в сантиметрах друг от друга.

– Видишь? – он дышал ей в губы. – Я даже это сделал как урод. Через силу. Через боль.

– Зато… – она всхлипнула, не отводя взгляда, – зато я летала.

Его пальцы впились в ее бок, оставляя синяки-отпечатки. Алина не сопротивлялась.

– Мы же не фениксы, – прошептал он, чувствуя, как ее слезы падают ему на шею. – Мы просто…

– Осколки, – закончила она, целуя его висок, где пульсировала жила. – Но из осколков делают мозаики.

На следующий день они нашли книгу в коридоре. Кто-то аккуратно обернул ее в бумагу от рентгеновского снимка. На обложке маркером было выведено: «Для тех, кто летает на сломанных крыльях». Внутри – фотографии пациентов центра, сделанные Алиной, и стихи Сергея, написанные дрожащим почерком на полях медицинских карт.

Когда главврач вызвал их для «профилактической беседы», они явились вместе. Сергей въехал в кабинет, держа перед собой фотоаппарат как щит. Алина села на подлокотник его коляски, обвив рукой его плечи.

– Вы нарушаете режим, – начала врач, листая историю болезни Алины. – Групповые занятия вы пропускаете ради…

– Ради индивидуальных, – перебил Сергей. Он достал распечатку – график ее пульса за неделю, снятый фитнес-трекером. Пики совпадали с их встречами в библиотеке. – Ее тревожность снизилась на 40%.