Между строк и лжи. Книга II Елизавета Горская

Бостон

ноябрь 1908 года

Оглушающий треск выстрела ворвался в тесное пространство старого кэба, эхом отскочил от глухих кирпичных стен пакгаузов и растворился в сырой ночной тишине так же внезапно, как и возник. Запах пороха, едкий и горький, смешался с тяжелым, тошнотворным металлическим запахом крови и вездесущим смрадом портовой гнильцы, висевшим в неподвижном воздухе этого заброшенного тупика.

Вивиан лежала на грязном, затоптанном полу экипажа, оглушенная, с трудом ловя ртом воздух, который обжигал легкие. Боль пульсировала в виске и жестоко отдавала в шее, там, где еще мгновение назад ее сжимали чужие безжалостные пальцы. Перед глазами все еще плясали красные, мутные круги, но сознание, цепляющееся за реальность, медленно возвращалось. Она услышала короткий, булькающий хрип, затем – глухой стук падения чего-то тяжелого рядом с ней.

Мужчина. Тот, что пытался ее убить. Он больше не двигался.

Сквозь туман боли и шока она увидела, как в узком дверном проеме кэба возникла темная, высокая фигура. Человек шагнул внутрь, его силуэт почти полностью сливался с ночным мраком, лишь чуть более темное пятно на фоне серой пелены тумана, затянувшего выход из тупика. Шляпа была надвинута так низко, что лица было почти не разглядеть, а длинное черное пальто скрывало очертания фигуры, делая ее похожей на бесплотную тень, явившуюся из ниоткуда.

Незнакомец на мгновение склонился над распростертым телом нападавшего, быстрым, почти неуловимым движением коснулся его шеи, словно проверяя пульс, или, может быть, просто убеждаясь, что дело сделано. Затем он выпрямился и повернул голову к Вивиан, все еще скорчившейся на полу.

Она не могла видеть его глаз, скрытых тенью от полей шляпы, но чувствовала его взгляд – тяжелый, пристальный, изучающий. Секунды тянулись, наполненные звенящей тишиной, нарушаемой лишь ее собственным прерывистым, судорожным дыханием и далеким, тоскливым гудком парохода, доносящимся с гавани.

Чего он ждал? Что собирался делать?

– Кто вы? – прохрипела она едва слышно.

Но незнакомец не двинулся с места, продолжая смотреть на нее из темноты. Вивиан заставила себя пошевелиться, превозмогая боль и слабость, попыталась приподняться, опираясь на локоть. В этот момент слабый порыв ветра, заблудившийся в узком тупике, донес до нее едва уловимый, но безошибочно знакомый аромат. Тонкий, сложный букет дорогого одеколона – ноты сандала, кожи, может быть, ветивера, и едва различимый, горьковатый запах хорошего кубинского табака. Аромат, который она ощутила тогда, в его кабинете, аромат, который невозможно было спутать ни с каким другим.

Сердце Вивиан пропустило удар, затем заколотилось с новой силой, но теперь уже не только от страха, но и от острого, почти болезненного недоумения. Сент-Джон? Это он? Тот, кого она считала своим главным врагом, своим потенциальным убийцей… он спас ее? Но зачем? С какой целью?

Она подняла на него взгляд, пытаясь разглядеть лицо, подтвердить свою догадку, задать вопрос, но было поздно. Он уже сделал шаг назад, выходя из кэба, его высокая фигура на мгновение заслонила тусклый свет, пробивавшийся с улицы, а затем растворилась во тьме так же бесшумно и стремительно, как и появилась. Словно его здесь никогда и не было.

Оставшись одна в пропахшем кровью и порохом кэбе, рядом с остывающим телом, Вивиан несколько долгих, мучительных мгновений не могла пошевелиться. Мир качался, звуки – далекий гудок парохода, собственный рваный вздох, шорох дождевых капель по крыше экипажа – доносились словно сквозь толщу воды. Боль тупым, назойливым молоточком стучала в виске, а шея горела огнем там, где ее только что сжимали стальные пальцы.

Но инстинкт выживания, древний и могучий, оказался сильнее шока. Она должна была убираться отсюда. Немедленно. Пока не вернулся кучер, пока не появились случайные прохожие или, хуже того, ночной патруль, который непременно заинтересуется трупом в наемном экипаже и одинокой, растрепанной женщиной рядом.

Собрав все силы, превозмогая тошноту и головокружение, Вивиан с трудом выползла из кэба на скользкие, холодные булыжники тупика. Ноги подкашивались, но она заставила себя выпрямиться, судорожно вдыхая влажный, тяжелый воздух, пахнущий гнилью, смолой и близкой водой. Она мельком оглянулась на темный проем кэба, где в неестественной позе застыло тело ее несостоявшегося убийцы, и содрогнулась, отворачиваясь.

Кто этот человек, что спас ее?

Аромат дорогого одеколона, мимолетный, почти призрачный, все еще стоял в памяти, смешиваясь с запахом крови и пороха. Сент-Джон? Этого не может быть. Зачем ему спасать ту, которую, как она подозревала, он сам же и пытался сначала запугать, а потом убрать? Или тот, кто стрелял, был кем-то другим? Кем-то, кто следил за ней? Или за ее преследователем?

Мысли путались, разбегались, ускользая, как вода сквозь пальцы. Голова гудела. Единственное, что было ясно – она в смертельной опасности, и угроза нависла не только над ней.

«…иначе пострадают те, кто вам дорог».

Тетушка Агата. Образ ее, строгий, но любящий, вспыхнул перед глазами, заставив сердце сжаться ледяными тисками. Слава Богу, она сейчас далеко, вне досягаемости этих негодяев, наслаждается морским воздухом в Марблхеде. Эта мысль принесла слабое, но все же облегчение.

Нужно было спрятаться. Найти убежище. Но где?

Дом на Маунт-Вернон-стрит был пуст. Возвращаться туда одной, зная, что за ней охотятся, было бы верхом безрассудства. Они знают ее адрес, они знают, что тетушки нет дома – пустой дом мог стать ловушкой. Редакция? Заперта на ночь. Полиция? Вивиан горько усмехнулась сквозь боль. Обратиться к ним – все равно что самой выдать себя своим врагам или, в лучшем случае, стать героиней скандальной заметки в конкурирующей газете, которую они же, возможно, и оплатят.

Дэш. Его имя, как спасательный круг, всплыло в сознании. Дэш поможет. Он всегда помогает, несмотря на их вечные перепалки, несмотря на его невыносимый сарказм. Он поймет, он защитит… Но гордость, уязвленная, но не сломленная, восставала против этого. К тому же… он был так взбешен, когда узнал о том нападении на нее, как винил себя, что не уберег ее тогда. Узнав о том, что произошло сейчас, о том, как близко она была к смерти, он мог потерять голову, броситься мстить, подвергая опасности и себя. Нет, она не могла, не имела права втягивать его в это еще глубже. Она должна справиться сама. Или найти помощь в другом месте.

Куда же тогда? Кто еще в этом огромном, враждебном городе, где тени кажутся гуще света, мог – или захотел бы – ей помочь?

И тут, словно странный, почти нелепый ответ на ее безмолвный вопрос, в сознании всплыло другое имя, другое лицо – умные, чуть насмешливые карие глаза, спокойная улыбка, уверенная грация женщины, знающей себе цену. Мадам Роусон. Хозяйка «Розы и Лилии». Женщина с репутацией, о которой не принято говорить в приличном обществе, но единственная, кто за последние дни взглянул на нее не с осуждением или любопытством, а с каким-то странным, проницательным пониманием. Она знала Сент-Джона. Она знала тайные тропы этого города. Ее заведение, обитель порока, возможно, парадоксальным образом было самым безопасным местом, где ее враги не догадаются ее искать. Местом, где умеют хранить тайны и где слово «репутация» имеет совсем иной смысл.

Это был шаг отчаяния, прыжок в неизвестность, поступок, который сама Вивиан еще вчера сочла бы немыслимым. Но сейчас, стоя на холодной, мокрой брусчатке портового района, ощущая липкий страх и ноющую боль во всем теле, она чувствовала, что выбора у нее нет.

Выбравшись из зловонного тупика на чуть более широкую, но не менее пустынную улицу, Вивиан, пошатываясь от слабости и стараясь не привлекать внимания редких ночных гуляк, побрела вдоль темных стен складов. Каждый шаг отдавался болью, но страх перед тем, что ее могут преследовать, гнал ее вперед. Наконец, она увидела впереди тусклый свет газового фонаря и услышала отдаленный цокот копыт. Кэб.

Собрав последние силы, она вышла из тени, подняла руку. Экипаж нехотя остановился. Кучер, плотный мужчина с красным, обветренным лицом, закутанный в старый тулуп, сонно и недовольно посмотрел на нее сверху вниз.

– Куда прикажете, мэм? – пробурчал он, явно не ожидая увидеть в столь поздний час и в таком неподходящем месте даму, пусть и одетую элегантно, но с явными следами недавней передряги на лице и в глазах.

Вивиан назвала адрес «Розы и Лилии» – негромко, но твердо, стараясь, чтобы голос не дрожал. Она увидела, как кучер удивленно вскинул брови, окинул ее быстрым, оценивающим взглядом с головы до ног, но, к ее облегчению, промолчал, лишь пожал плечами и нехотя открыл дверцу.

Она почти рухнула на жесткое, пахнущее кожей и сыростью сиденье, ощущая, как волна слабости снова накатывает на нее. Кэб тронулся, подпрыгивая на разбитой мостовой, унося ее прочь от места ее кошмара – навстречу новой неизвестности, в сомнительное убежище дома греха. Она плотнее запахнула пальто, спрятала лицо в высокий воротник и закрыла глаза, молясь лишь об одном – чтобы Мадам Роусон оказалась дома. И чтобы она не отказала ей в помощи.

Кэб остановился у невысокого крыльца дома, чьи окна были плотно зашторены тяжелым темно-красным бархатом, не пропускавшим ни единого луча света, но само молчаливое присутствие которого в этом тихом переулке говорило о многом. Вивиан торопливо расплатилась с кучером, не обращая внимания на его плохо скрытое любопытство, и почти выпрыгнула из экипажа на мокрый, блестящий от измороси тротуар. Кэб тут же тронул с места и, прошуршав колесами, скрылся за углом, оставив ее одну перед массивной дубовой дверью без вывески, лишь с начищенной до тусклого блеска медной ручкой-молотком в виде сплетенных розы и лилии.