Когда расцветает Роза Альбина Шагапова

Под подошвами сапог хрустит снег, мороз щипает щёки, проникает холодными, бесцеремонными пальцами под куртку. Сотни мелких, ледяных иголочек жалят глаза, оседают на воротнике. Погода портится, и нужно, как можно быстрее возвращаться домой.

– Скоро весна, – успокаиваю я себя, стряхивая снег с капюшона коляски. – Ведь февраль самый короткий, он быстро пролетит.

Ловлю себя на том, что безумно, с каким-то болезненным нетерпением, жду наступления солнечных дней, птичьих трелей, прозрачной, лёгкой небесной синевы. Усталость от вороньего карканья, нагоняющего тоску и отчаяние, снежной белизны, жалящего холода, заставляющего кутаться в неудобный, душный футляр пуховика, кажется мне настолько сильной, что хочется биться головой о стену и выть. Спасает лишь одно- мой милый Данечка.

А ведь он у меня умница, весьма спокойный малый. Правда, очень мало ест. Молоко приходится сцеживать, сливать в пакеты и хранить в морозильнике. Но, это ничего, значит, его организм больше нуждается во сне. Мой малыш любит поспать, дома, на прогулке, во время кормления.

По душе, когтистой лапой царапает тревога, словно сейчас, вот-вот, через несколько минут должно произойти нечто неприятное и неотвратимое.

Парковая алея пуста, пахнет снегом, бензином и пирожками из пекарни, что находится неподалёку. Над головой надрывно и одиноко, словно оплакивая покойника, каркает ворона.

– Роза Романовна, здравствуйте! – слышу за спиной и оборачиваюсь.

Голос мне знаком. Леночка Морозова- моя бывшая ученица, умница и отличница.

Розоватое пятно пританцовывает, пахнет сладкими духами, излучает энергию молодости, радости и здоровья.

– Вы меня узнали? Как классно, что мы встретились! – произносит она.

– Узнала, по голосу. Я тоже очень рада. – отвечаю, понимая, что действительно рада её видеть. Небольшой кусочек из моей той, прошлой, зрячей жизни.

– А что у вас нового? – Леночка улыбается и притоптывает уже не от холода, а от нетерпения. Ещё бы! Внезапно исчезнувшая училка вдруг появляется с ребёнком. Есть что рассказать подружкам.

– Вот, малыш у меня. Сыночек мой, – указываю на коляску.

– А можно посмотреть?

Леночка, не дождавшись разрешения, отодвигает капюшон коляски и заглядывает внутрь.

Дурное предчувствие накатывает холодной, леденящей кровь, волной.

– Роза Романовна! – восклицает удивлённо девочка. – Но ведь это же кукла!

Складываюсь пополам от пришедшего осознания, от понимания, что все эти несколько месяцев я жила в иллюзии, в мороке. Воронье карканье бьёт по нервам, к горлу подкатывает тошнота, размытая чёрно-белая картинка парка и розовое пятно – Леночка качаются перед глазами.

Всё это время не было ни Данечки, ни моего счастливого материнства. Была лишь дурацкая кукла, которую я кормила, укачивала, переодевала, которой меняла подгузники и пела песенки.

Вот почему, Данечка не плакал, вот почему, ничего не ел, и вот почему в детской поликлинике меня назвали сумасшедшей и велели обратиться к психиатру.

– Роза Романовна, с вами всё хорошо? – словно сквозь толстый слой ваты раздаётся голосок Леночки. А я хочу, чтобы она ушла, чтобы исчезла.

Сажусь на снег, хватаю ртом колючий морозный воздух. А перед внутренним взором проносятся, словно кадры киноленты, события последних трёх месяцев.

Он хлопает дверью и уходит, в очередной раз уходит к каким-то друзьям. И я точно знаю, что будет потом. Будет сон. Тревожный и поверхностный, будет плач Данечки, будет постепенно светлеть за окном. Зашаркают тапки, проснувшегося соседа дяди Коли, кто-то станет громко сморкаться в умывальной, засвистит закипевший чайник. А я продолжу прислушиваться к звукам, в ожидании его прихода. И он придёт, пьяный и злой, швырнув мне в лицо ворох обвинений, претензий и оскорблений.

Чувство вины вкрадчиво поглаживает своей лапой, пока мягкой, пока когти ещё не выпущены. Но скоро, через минут пятнадцать, начнёт царапать всё больнее и больнее, оставляя на душе глубокие, кровоточащие борозды.

– Тупая курица! – орёт он. – Я думал, ты получишь хоть что-то от своей мамаши. Нет же! Она заранее завещала всё любимому муженьку! А ты, вместо того, чтобы вернуться с деньгами, притащила это!

Наверняка, его палец указывает на Данечку, но я этого не вижу. Крепче прижимаю к себе сына, инстинктивно пятясь назад. Пячусь и чувствую себя виноватой. За то, что не оправдала его надежд, что не помогла выбраться из долговой ямы, за то, что вешаю на него чужого ребёнка. А ведь он не прогнал, работает и тратит на нас с Данечкой деньги. Слова извинения срываются с языка, падают незаметными бисеринками в вязкое болото Виталькиного гнева и тонут.

– Ради чего я должен это терпеть? Эти вопли, вонь подгузников? Не спать ночами, слушать твоё воркование? Ради вялого секса? Да мне легче нормальную бабу найти и трахать её!

– Так найди! – рявкаю. Нервы натянуты, в груди что-то гадко сжимается, противно щиплет в носу. Слёзы готовы вырваться, побежать по щекам, но я сдерживаюсь. Женских слёз Виталя не переносит.

От недосыпа подташнивает, лихорадит, мысли юркие, вялые, ускользают, утекают, и я не могу ухватиться ни за одну из них. Данечка уснул, под крики, при свете единственной лампочки в нашей комнате, и я понимаю, что тоже хорошо бы поспать. Однако, почему-то, продолжаю тратить время на нелепую грызню с Виталиком.

Комната кружится перед глазами, старый диван, пузатый холодильник, покосившийся шкаф, оставшийся от старых хозяев, колченогий стол, от них же. Господи, как же хочется упасть, забыться, хотя бы на часик. Но я не позволяю себе это сделать. Нужно удержать Виталика, нужно как-то помириться. А вдруг он уйдёт навсегда? Ведь нас с ним связывает не только вот эта неприглядная реальность. Между нами было много хорошего, и поездки к морю, и встречи с друзьями, и его ухаживания до свадьбы, да и сама свадьба, пусть скромная, но такая весёлая. И это хорошее не даёт мне отпустить мужа, и я, сквозь шум в собственной голове, превозмогая слабость в теле, что-то говорю.

– Пока меня не было, ты умудрился проиграть собственную квартиру и обе машины, – слова вырываются из горла шипастыми комьями, падают глухо, тяжело. Каждое рождается с трудом.– На что ты рассчитывал, Виталик? На наследство моей матушки? На деньги, что я привезу из Вкусноводска? А вот не получилось, да? Радуйся, что мне перепала хотя бы эта халупа. Иначе, жить бы нам пришлось на улице. Потому как по вине твоих долгов, у нас нет денег даже на съём.

– Остановись! – пищит назойливым комаром внутренний голос. – Не бей по больному.

– Плевать! – отгоняю комара. – Я как раз хочу по больному. Пусть и ему будет хоть немножечко больно.

Жду раскаяния, жду извинений и обещаний бросить эти проклятые игры. Ведь должен же он понимать, что наша жизнь расползается, как гнилая тряпица.

Однако, Виталя уходит. Хлопает дверь, сыплется с потолка штукатурка, а я валюсь на пол, утыкаюсь лицом в рыжие клетки линолеума и сотрясаюсь в приступе бессильного рыдания.

Мать умерла ровно за неделю до моего возвращения в родной город. О её кончине мне сообщил тот же Виталик, ударил известием сразу же, как встретил нас с Данечкой в аэропорту. Оказалось, она меня пыталась найти лишь для того, чтобы огласить завещание. Зная, что скоро покинет этот мир, мама решила отписать квартиру своему Геночке, а мне оставить комнату в общежитии.

Муж рвал и метал, а мне хотелось думать, что он переживает за меня, а не за денежки, которые от него уплыли.

Толстенький низкорослый нотариус, покашливая и шумно сморкаясь, зачитал мне бумагу, предупредил, что в наследование я могу вступить лишь через три месяца и вложил в мою холодную ладонь отвратительно-тёплый ключ от комнаты.

Я молча глотала слёзы, то злясь на мать, за уход из жизни, то ненавидя её за равнодушие. Ведь искала меня не ради меня самой, а ради того, чтобы сообщить мне свою волю. Чёрт, даже уходя на тот свет, она продолжала думать о своём Геннадичке. Геннадичке, который, наверняка, не долго будет скорбеть о почившей жене, быстро утешится новой бабёнкой, поселив её в унаследованную квартиру. Нашу квартиру! Туда, где прошли моё детство и юность.

Но, мучительнее всего, были воспоминания, цветные, яркие, наполненные солнцем и майским теплом, картинки нашей жизни без Геннадички. Мы с мамой в парке кормим уток, мы с мамой сидим в беседке, увитой плющом и читаем роман «Джейн Эйр» по очереди, мы с мамой накрываем стол к приходу её подруг, мы с мамой плещемся в реке, и золотистые солнечные зайчики пляшут на голубой водной глади.

Однако, беда не приходит одна. Выяснилось и то, что мой муж проиграл как машины, так и квартиру. Бизнеса своего он лишился ещё до моего отъезда во Вкусноводск, и теперь трудился курьером на благо одной из пиццерий. Так что, комнатушка в общаге пришлась нам как нельзя кстати.

К Данечке муж отнёсся благосклонно, и я вздохнула с облегчением. Умиляло его трепетное отношение к ребёнку, забота о его здоровье. Виталик боялся, что малыша продует, кричал на соседей, если они курили на кухне, помогал купать, ревностно следил за сменой подгузников, дабы избежать пелёночного дерматита. Ни дать, ни взять, спятивший от любви, папаша. И вот, в один из дней, заявил:

– Розочка моя, мы наконец решим наши проблемы. Я смогу расплатиться с долгами, мы купим квартиру, забабахаем крутой ремонт и даже на тусу где-нибудь на заграничном курорте хватит.