И за мной однажды придут Эльза Гильдина

© Гильдина Э., 2025

© Оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2025

Издательство АЗБУКА®

…Мы живы, а они ушли Туда,

Взяв на себя все боли наши, раны.

Горит на небе новая звезда,

Ее зажгли, конечно, хулиганы.

В. Гафт

Все имена и события вымышлены, любые совпадения с реальными людьми и событиями случайны.

– …с утра гулял с собакой. Через час поехал на работу. В обед пошел дворами в кафе.

– Дворами до кафе – это его постоянный маршрут? Ну, значит, в тех же дворах и будем брать, – решился наконец Прокыш, еще ближе придвинул к себе вентилятор, подставляя струям воздуха лоснящееся лицо, и не с первой попытки прикурил.

Набравшись решимости, я наконец выдал ему то, о чем болела душа в последние дни, недели и месяцы. Другого подходящего момента не будет. Перед смертью не надышишься:

– Паш, я на это не подписывался. Мне достаточно того, что ты и так меня каждый день морально добиваешь. А «загрузки» – это не мое. И я, скорее всего, уходить буду.

Прокыш бросил на меня свой характерный взгляд. Он всегда так смотрит, когда от него сбегают на волю. Для него мир делится на своих, чужих и предателей. Первые две категории безболезненно пересыпаются из одной в другую, в зависимости от обстоятельств. Из категории «предатели» обратного хода нет. Сейчас начнет совестить: дескать, вот вы, молодые (а он всего-то на пять лет старше), привыкли на все готовенькое, не ловится рыбка без труда, а оперативные навыки годами нарабатываются… Я этих его фарисейских проповедей наслушался еще в армии, когда он был моим командиром.

– Не ссы, друг сердечный, и на меня уповай, – неожиданно участливо примостился передо мной на край стола, – не первый год замужем, у меня половина таких дел. А у тебя наблюдается, как это сказать, «снижение интереса к результатам оперативно-служебной деятельности». Так и быть, сходишь в отпуск – и похлопал по плечу. А рука у него горячая, тяжелая, твердая.

Что правда, то правда, этот никогда не бросит. И не забудет. От него вперед ногами. Его присутствие – гарантия надежности. С таким не пропадешь. Пока впрягается за тебя, ничего худого не случится. Когда год назад я с неделю обретался на Казанском вокзале и некуда было приткнуться, он, единственный знакомец в большом городе, помог с проживанием и работой. Правда, меня еще тогда смутил его потасканный, изможденный вид. Весь он был выжатый как лимон. И, конечно, предупредил тогда же:

– Готов жертвовать семьей и свободным временем? Это не работа, а образ жизни.

– У меня нет семьи, а времени – навалом, – был легкомысленный ответ.

– Работа на чем будет строиться… Как в оркестре, на барабанах (ну ему лучше знать). Нашел себе барабана, и пускай себе стучит…

Барабаны сплошь дырявые. И сам я теперь как измочаленная веревка. Давно не гляжусь в зеркало. Нечего там глядеть. Жалко себя порой становится. А вот Прокыша – уже не жаль. Добрался с его помощью до дна людской жизни, до страха, до грязи, до трупных червей, доедающих очередного бомжа на промзоне.

– Дело не в отпуске, – пытался ему объяснить, – можно перетерпеть, когда есть ради чего. А тут не то что перспектив, а просто смысла не вижу. Не лежит у меня душа, понимаешь? Выгорел, без остатка живу.

– Хочешь тайну – перетерпи! На гражданке все равно никому не нужны. Здесь проще всего сделать карьеру. Средний срок службы – пять-семь лет. Молодые приходят, служат и увольняются. А мы остаемся. Я вообще далеко пойду, вот увидишь. И мне свои люди нужны.

Охотно верю. Остаются либо совсем конченые, либо фанатики. Вон Дима Панов не хочет отрабатывать свою академию, собирается в будущем году кредит брать, чтоб рассчитаться с государством и на гражданку с чистой совестью. А для Прокыша лучше быть первым в аду, чем последним в раю. Вполне возможно, что дома он достает из шкафа парадный китель, надевает перед зеркалом, любуется собой… Такая служба сильно все упрощает. Подчиняйся и выполняй. Базовые, обеспечительные инстинкты у него исправные, как у лесной зверюги, которую зубы и ноги кормят.

– Карьера, – протянул я с тоской, – никто не мечтает в детстве стать дворником или пастухом. Никогда не понимал взрослых, даже когда сам стал взрослым. Ведь гораздо приятнее мести дорожки в парке в пять утра, смотреть на собак и кормить белок. Или тупо пасти коров и бесконечно постигать: почему корова гадит лепешкой, а коза горошком?

Честно, я не издевался. Просто мысли вслух. Оказалось, по-глупому полез в бутылку и не заметил, как Прокыш начал закипать. Бывало, в минуты бешенства ему не хватало воздуха, дышал загнанно. Одного этого хватало, чтобы заранее вжать голову в плечи.

– Я в детстве тоже мечтал стать бульдозеристом. Но однажды увидел, как бульдозер перевернулся (они ведь часто переворачиваются), и передумал. Откуда вы, бляди слабохарактерные, беретесь на мою голову! Забыл, с каким трудом устраивался? У тебя же после ВВК и ЦПД в личном деле запись: «условно рекомендуется» вместо «рекомендуется в первую очередь» или хотя бы просто «рекомендуется». Взяли под мою ответственность, отмыли, блох вывели… А ты все в лес смотришь. Года не прошло! И столько же будешь увольняться, – пообещал злорадно, – и пойдешь, горемыка, дальше позориться случайными записями в трудовой. Всю жизнь промаешься, не зная, куда приткнуться, искать работу «по душе».

Мне матушка при жизни то же самое твердила. Я пока на третьем десятке, и ничего не поменялось. Сложно спорить с Прокышем, чем можно опоганить трудовую или честь мундира. Глядя на его дела, не стал бы развивать эту тему. Себе дороже. Без того много времени потерял впустую. Все тыкался вслепую, как случайный гость, прохожий, проходимец… Без дома, без почвы, без прошлого мотало всеми ветрами.

До сих пор помню первое место работы после армии. В службе безопасности банка. Продержался ровно до обеда. В первый день накинули на меня пиджачок с бейджиком и поставили на входе с рацией. Народ с утра идет, а я отворачиваюсь, мне стыдно… Вдруг подъезжает черный гелик (я только такие тогда уважал), оттуда премиум-баба с секьюрити-референтом (потом узнал, одна из учредителей), поднимается по лестнице… Меня увидела, задержалась взглядом, притормозила на ступеньках. И такая своему секьюрити-референту (особо не заморачиваясь, что мне слышно):

– Вить, смотри, какой мальчик, – вроде как с ноткой заинтересованности.

– Ну да, – вежливо согласился тот.

– Вить, ну вот что он здесь делает…

Меня аж пот прошиб. Они ушли, а я вызвал старшего. Он на панике прибежал. Че такое? Ниче. Надоело. Я ему назад и рацию, и пиджак с бейджем… С тех пор начал мнить себя особенным. И даже мог бы сниматься в кино. Но это не точно.

– …помяни мое слово, заочка твоя только здесь тебе пригодилась. Да и то, честно сказать, не пригодилась. Как юрист ты полный ноль. Даже вшивую консультацию по телефону на гражданке не осилишь. Хоть одну статью помнишь, кроме двести двадцать восьмой? Но для продажи шаурмы тебе и это не понадобится. Вот свежая медицинская книжка и чистый фартук точно нужны будут… Короче, вали на все четыре стороны под ближайший КамАЗ. На этом свете никого не задерживаю, – с деланным равнодушием вернулся за стол к своим бумажкам, единственному, что не любил на своей должности. В начальственном кабинете без «стволов» и бандитов человеческих переживаний меньше, зато других – больше. То ли действительно забил на меня, то ли тактика такая новая, но как всегда хитрая: надеется, что передумаю и сам прибегу назад проситься.

А мне тоже надоело с Прокышем с утра бодаться. Я вообще мечтал залечь в берлогу и выспаться, как за весь год.

– Не жалею, не зову, не плачу, – облегченно поднялся со стула.

Но и тут остановил меня в дверях:

– Вечером после планерки заедем по одному адресу. Ничего серьезного. Так, для галочки отметиться. Будем создавать видимость оперативной поддержки. У покойного Кармашика объявился байстрюк. И теперь там беда бедой! Почтенное семейство трясется за наследство. Несчастная вдова одной рукой хватается за сердце и накрапывает себе корвалол, а второй впопыхах набирает министру, которому когда-то на День милиции посчастливилось пить с Кармашиком. Тот и рад выпендриться перед общественностью. Показушная профессиональная солидарность: «Руки прочь! Не дадим запятнать память о народном артисте, воспевшем нашу службу, которая, как известно, и опасна, и трудна!» Меж тем, Кармашик тоже сидел!

– В смысле Кармашик? – Руки в брюки, и прислонился к дверному косяку.

– А ты еще какого-то Кармашика знаешь? – не оборачиваясь, через плечо большим пальцем показал на стену позади себя.

Я перевел взгляд на плакат своего киношного тезки. В каких-то начальственных кабинетах наравне с портретами президента и текущего министра МВД можно увидеть Высоцкого в образе оперативника МУРа. У Прокыша за спиной капитан Гоша Ловчев в колоритном исполнении Григория Кармашика. Вот были же раньше актеры, чье появление в фильме – знак качества, залог стóящей истории.

– А за что сидел? При Сталине, что ли? Но это не западло. Там и за колоски сажали.

– При каком Сталине… При Сталине он еще пешком под стол ходил.

Они все для меня – при Сталине. Я про свой-то день рождения не каждый год вспоминаю, если только mail.ru поздравлялку не пришлет.