– Мы будем работать в разных направлениях, – распоряжался аблакат, – я действую исключительно в правовом поле. А вы, – делано замялся, в присутствии дам подбирая подходящее слово и тем самым вынуждая Прокыша продолжить за него нехорошую мысль.

Но Прокыш и не думал помогать с эвфемизмами. Едва ли знал, что это такое. Бровью не повел, а просто, сложив на груди руки, вперился плотоядными глазками в аблаката, и тому ничего не оставалось, как выдоить «признание»:

– Раз все свои…

– Когда мы успели стать своими? – не удержался Прокыш.

– …мы не отрицаем возможности каких-либо провокаций в его сторону. Нам сейчас как никогда нужна поддержка общественности. У нас впереди информационная война. Его необходимо дискредитировать перед общественностью. Такой вариант развития мы уже обсуждали с вашим руководством, поэтому Америки я вам не открыл…

Мы, Николай Второй, мои подданные и мой народ… Это не мания величия. Это попытка соорудить на скорую руку – круговую поруку. Так откровенно подставлять других и самому палиться! Мы с Прокышем переглянулись. Женщины опустили глаза. Отставник и вовсе пошел пятнами, напоминая председателя бубличной артели, захотевшего дать пятьдесят рублей, лишь бы никогда больше не приходить на заседания «Меча и Орала». Втравили бедолагу в блудняк.

– Вы хотите, чтоб ему наркоту подкинули? – «догадался» Прокыш. Ему надоело ходить вокруг да около, он уже обвыкся тут со всеми. Безмятежно откинувшись на стуле, перекинув руку через спинку, пытливо разглядывал аблаката из-под насупленных бровей, словно неведомую зверушку, и продолжал: – Странно, а я не в курсе, «мое руководство» не проинформировало меня.

Аблакат нервно прыснул, попытался свести к шутке, чтобы сгладить неловкий момент. Но Прокыш шутить не умел. Максимум – гусарский анекдот. Прокыш умел вести дела. Авантюрный склад характера насильно не задвинешь. Взвешивал все за и против, после чего принимал единственно верное решение.

– Почему бы вам для начала не написать заявление? – предложил Прокыш.

– Это выстрел вхолостую. Это мы оставим на последнее. Я прекрасно знаю, как работают наши органы следствия. Отпишутся, что нет состава преступления, что это гражданско-правовые отношения и нужно идти в гражданский суд. Я не стану впустую тратить время и деньги Кармашиков. Я впервые возопию о справедливости! Такое в моей практике впервые, чтобы включались не только профессиональные, но и личные мотивы. Только суд и только огласка. Суд, который мы однозначно выигрываем, потому что с той стороны никаких доказательств, ни одного юридического факта. Наш иск обязаны будут удовлетворить на основании того, что ответчик говорит неправду. Публичное извинение, возмещение морального вреда и последующий запрет называться сыном Кармашика, – все более возводил понты аблакат, а в глазах женщин все более разгоралась надежда.

Очередной пустозвон, который наобещает с три короба, а легковерные клиенты, жаждущие справедливой мести, ведутся… С трудом продыхаешь от духоты такой самовлюбленности. Этому Максиму, наверняка, еще и тридцати нет, но все уже на мази. Своя фирма (с папашиной помощью), годовой абонемент в фитнес-зал (ни разу не проспал утреннее посещение), пошитые на заказ костюмы (носит с легкой небрежностью), очки в оправе Lindberg (без ободков) и с детства увлечение каким-нибудь дорогостоящим спортом, например горнолыжным (чтоб в сугробе провалился). И у аблаката не рвутся носки. Не в «Ашане» же их покупает. Наверняка, это какие-то итальянские чулочно-носочные изделия… Чем я старше, тем сильнее ранили меня успехи сверстников. Нарочно растравливал себя, представляя в красках, как прекрасно живется на свете другим. Все боялся упустить что-то важное, словно стоял перед закрывающимися воротами. А кого-то уже и в рай пустили. Этому аблакату бы для полного комплекта благоверную из благополучной семьи. Гришина дщерь вполне сгодится. Она чуть младше и до сей поры ничего плохого не видела, классное детство, тепличные условия. Разумеется, уже