Хотелось жизнь не зря прожить… Элла Венгерова


© Венгерова Э.В., перевод, 2025

От переводчика

Летом 1999 года я побывала в Нидерландах. Попала я туда из Штралена, городка под Дюссельдорфом, в семи километрах от открытой границы с Нидерландами, а в Штрален попала по стипендии Европейской коллегии переводчиков. Это удивительное учреждение во главе с Клаусом Биркенхауэром предоставляло переводчикам с немецкого из разных стран возможность работать хоть двадцать четыре часа в сутки и общаться, обмениваясь профессиональным и жизненным опытом. Там я познакомилась с коллегами из Нидерландов Аннеке и Серваасом Годдейн.

Аннеке как-то спросила у меня, что мне известно о ее стране, и я обрушила на нее свои романтические ассоциации: упомянула Петра Первого, флот, ассамблеи, серебряные коньки и покрытые льдом каналы из детской книжки Мэри Мейп Додж. Я вспомнила Рембрандта и Рубенса, Брейгелей и Босха, отрезанное ухо Ван Гога, «малых» и «больших» голландцев в Эрмитаже, Тиля Уленшпигеля, Эгмонта и принцев Оранских, тюльпаны, в том числе черный из книжки Дюма, плотины, ветряные и водяные мельницы, сорта сыра, в том числе «лимбургский живой» из первой главы «Евгения Онегина», издания Плантена, Ост-Индскую компанию, делфтские вазы и Вермеера Делфтского, бегинок, Николая Кузанского, Эразма Роттердамского, секту шейкеров и их фантастически дорогую нынче мебель, потом вспомнила и старый и новый Амстердам, Международный суд в Гааге, Малую Голландию в Петербурге, Зеландию и Новую Зеландию, чепцы, сабо, брабантские вафли и розоватые брабантские кружева из поэмы Гумилева, голландское сукно, голландское полотно и пиво, изобретение очков, печатание вольтеровских памфлетов, курение трубок, ношение ночных колпаков, русские заимствования типа «зонтик» и «брюки», буров, бриллианты, королеву и прочее.

Аннеке прониклась. И мы с ней для начала прогулялись на велосипедах в городок Венло. Там мы заглянули на рынок, где она обратила мое просвещенное внимание на рекламный призыв, начертанный углем, с ошибками, на деревянной доске: «У дяди Питера самые большие яйца в Венло!», выпили кофе, приценились к паре черных туфель в магазинчике за углом, и Аннеке пригласила меня к себе в гости в Алкмар, где я провела несколько дней, возможно, самых беззаботных в моей жизни.

Когда я заявилась к Годдейнам в Алкмар, они позаимствовали у соседей машину и повезли меня в Амстердам, где все движется в непостижимом порядке-беспорядке: речные трамвайчики по каналам-грахтам, автомобили по трамвайным линиям, пешеходы по проезжей части, велосипедисты по тротуарам, и ничего, как будто так и надо.

В книжных магазинах Амстердама я обнаружила Пушкина, Ахматову, Мандельштама, Цветаеву, Бродского и вообще всех наших лучших поэтов в переводах на нидерландский язык. И получила в подарок от Годдейнов учебник нидерландского с кассетой и антологию поэзии. После Амстердама мы побывали на побережье Северного моря. На огромном, залитом солнцем песчаном пляже взрослые и дети катали блестящие шары и запускали воздушных змеев. В маленьком красивом и богатом городке Бергене на Русской улице я увидела памятник погибшим под Бергеном русским солдатам, похожий на тот, что стоит на Ильинке.

Потом друзья устроили культурную программу, то есть сидели целый вечер и читали стихи, голландские хокку. У них есть целый клуб сочинителей хокку, и Серваас был его председателем. Он трижды произвел на меня неизгладимое впечатление. Первый раз, когда на набережной, под пронизывающим морским ветром, гордо отказался надеть куртку («Я – голландец!»), второй раз, когда чуть ли не зарыдал при виде зависшего компьютера, и третий раз, когда разразился афоризмом: «Мы, голландцы, даем себе труд все делать просто!» Может, в этом и есть весь секрет? Немцы, как известно, все делают тщательно, французы – изящно, англичане – добротно, японцы – изысканно, американцы – масштабно, а голландцы, значит, просто. Человек как мера всех вещей. Греховное заблуждение? Утопия? Рождественская сказка?

Удивительные люди, спокойные, терпимые, благожелательные, сдержанные, не считая рокеров и болельщиков, разумеется.

Да, чуть не забыла: день рождения королевской особы отмечается тем, что по всей стране происходит продажа ненужных полезных вещей, то есть грандиозная барахолка. Вот такая сказка. Так и осталась я с этой загадкой: такая маленькая страна, и столько в ней люди придумали и создали прекрасного. Чудо голландской живописи я объяснила для себя тем, что земля там плоская и над ровной землей – колокол огромного неба, четыре пятых кругозора – сплошное небо, совсем близкое, воздух постоянно меняет цвет, движутся облака и тени, солнце появляется и скрывается, и глазу никогда не бывает скучно. Но все остальное? Мельницы. Дамбы. Флот. Сыр. Пиво. Сукно и полотно. Стекло. Глина. Цветы. Бриллианты. Непонятно.

Вот и пришлось в Москве засесть за нидерландский. Так и сижу с тех пор, разгадываю феномен нидерландской словесности. Удалось перевести несколько романов и сто стихотворений, вошедших в данный сборник. За что выражаю свою глубокую признательность Аннеке и Серваасу Годдейн.

В этой книжке собраны самые известные стихи с тринадцатого века до наших дней. По сути, это обзор поэзии Нидерландов а протяжении веков, но не литературных стилей или направлений, а скорее, авторов и самих стихов.

Сборник не претендует на полноту, скорее, на доступность и понятность, красоту и репрезентативность текстов. Его задача – познакомить русского читателя с теми образцами нидерландской лирики, которые ближе всего вкусу и возможностям переводчика.

Стихи представлены в хронологическом порядке дат рождения авторов. При выборе переводчик ориентировался на антологии:

О wereld, jij zingt, spelt en lacht. De behendste Nederlandse gedichten van alle tijden. Kwadrat-Utrecht 1994. 150 pp.;

Domweg gelukkig, in de Dapperstraat. De bekendste gedichten uit Nederlandse literatuur. Amsterdam: Bert Bakker, 1998, 295 pp.;

Unbekannte Nähe. Moderne niederländische Lyrik bis 1980. Straelener Manuskripte Verlag, 1985,327 p.

и на вкус актера Хенка ван Улсена, в чьем исполнении стихи записаны на дискете, приложенной к антологии 1994 года.

Аноним (XIV век)

Песнь о Халевине

Господин Халевин свою песню играл,
И всякий, кто слышал ее, пропадал.
Узнала о том королевская дочь,
Думает, как бы горю помочь.
Утром идет короля просить:
– Отец, Халевина хочу навестить!
– Что ты, дочка, нет, ни за что!
Оттуда не возвращался никто!
Она королеву идет просить:
– Хочу Халевина я навестить!
– Что ты, дочка, нет, ни за что!
Оттуда не возвращался никто!
Идет у сестры совета просить:
– Сестра, Халевина хочу навестить!
– Что ты, сестрица, нет, ни за что!
Оттуда не возвращался никто!
Идет она с братом поговорить:
– Давно Халевина пора навестить.
Брат отвечает: – Давно пора!
Честь нашей короны спасешь, сестра!
Когда в дорогу она собирается,
В лучшее платье свое наряжается.
Что надела на девичье тело?
Тонкого шелка рубашку белую.
Какой корсаж она выбирает?
Золото лент на груди играет.
Красная юбка сидит, как влитая.
Каждая пуговица – золотая.
Какие бусы на шею надела?
Бусинка к бусинке чудные перлы.
Русую голову что венчает?
Корона тяжелая, золотая.
Потом она в отцовской конюшне
Коня выбирает самого лучшего
И скачет со свистом в далекий лес,
Так что звон стоит до небес.
Конь вороной летел, как ветер.
На полпути Халевин их встретил.
К дереву он коня привязал.
– Привет, красавица! – он сказал.
Привет, – сказал он, – краса-девица!
Сядь поближе, не надо стыдиться.
Очи карие не отводи, волосы русые распусти!
Чем больше она распускала волос,
Тем больше она проливала слез.
Потом они вместе пустились в дорогу
И по пути говорили о многом.
До поля ржаного доскакали,
Где только виселицы стояли.
Много красивых девиц и женщин
На этом поле было повешено.
И Халевин ей так сказал:
– Краше тебя девиц не встречал.
Сама решай, как тебе умереть.
Даю тебе время выбрать смерть.
– Что ж, коли стал ты моим палачом,
Меня заколи своим мечом.
Советую верхнее платье снять,
Жаль его кровью моей замарать.
Он платья успел коснуться едва,
Свалилась к ногам его голова.
И молвил язык такие слова:
– На поле ржаное беги со всех ног!
Найди на поле волшебный рог,
Труби в этот рог, чтоб воскреснуть я мог!
– На поле ржаное не побегу,
Тебе воскреснуть не помогу.
Спасать душегубов я не могу!
– На поле ржаное беги со всех ног!
Под виселицей с бальзамом горшок.
Горло мне смажь, чтоб воскреснуть я мог!
– На поле ржаное не полечу,
Кровавое горло не излечу.
Спасать душегубов я не хочу!
Потом она голову Халевина,
За волосы взяв, в роднике обмыла
И понеслась на коне через лес,
Так что звон стоял до небес.
Полпути пролетела она, как ветер,
И тут ее мать Халевина встретила.
– Скажи, девица, – она сказала, —
Сынка моего ты не видала?
– Ваш сын Халевин пропал на охоте.
Теперь вы его нигде не найдете.
Ваш сын Халевин на охоте пропал,
Он кровью колени мои замарал.
У отцовских ворот коня осадила
И, как мужчина, в рог затрубила.
Отец без памяти был рад,
Что дочка его вернулась назад.
Потом устроен был пир горой
И стол был украшен врага головой.

Аноним (XIV век)

«Жили-были принц и принцесса…»

Жили-были принц и принцесса.
Любовь их была велика.
Но они страдали в разлуке:
Вода была так глубока.
Она три свечи зажигала
и с ними ждала у ворот,
чтобы сын короля их видел,