Гимназистки Светлана Файзрахманова

Май 2029 года. В сердце центральной части России, сверкающий утренним майским светом, раскинулся такой патриархальный Киров.

Погода располагала к прогулкам, и мы с подругами решили встретиться.

Ветер несмело шевелил подолом моего плаща, накинутого на плечи на случай внезапного похолодания, май он такой обманчивый.

Наташа стояла на перекрестке в ярко алом платье и ждала нас.

И не холодно ей – промелькнула мысль.

– Отлично вчера юбилей отметили, -вспомнила Наташа.

– Ага, до сих пор голова болит, – согласилась я.

– Привет, ты куда Макса понесла? – спросила меня Таня, подходя к нам на перекрестке Октябрьского проспекта и Преображенской улицы.

– К тебе, ты же у нас ветеринар, – посмотрела я на своего бенгала, который безрезультатно пытался выбраться из переноски.

– Пошли по проспекту прогуляемся, а то Чарли сейчас на собственном поводке повесится, – позвала Таня.

– Пошли, подышим не свежим воздухом города Кирова, – согласилась я.

Как будто подслушав мои мысли, одна из представительниц отечественного автопрома шумно чихнула выхлопом.

– Топливо намешали, наверно, вот и стреляет, – просветила нас Таня, единственная, имеющая водительские права.

Разговор перешел к воспоминаниям встречи выпускников. Обсудили, как поредел наш класс за сорок лет со дня окончания школы, а нам всего-то по пятьдесят восемь в своем большинстве. Мы прогуливались вдоль аллеи, расположенной посередине Октябрьского проспекта.

Престарелый такс Чарли, быстро сделав свои собачьи дела, больше не никуда не спешил, а вальяжно переваливался с боку на бок.

– Даже птиц не гоняет, как раньше, – заметила Наташа.

– Ага, и морда поседела, – согласилась Таня. – А с Максом что?

– Глаза плевятся, – пожаловалась я.

– Ну, у бенгалов глаза, вообще, слабое место, – сказала Таня.

– Максу уже восемь лет, мне его дочка на пятидесятилетие дарила, – напомнила я.

– Помним, помним, – ответила Наташа.

– Что это, – подняла я голову.

Над нами начала кружить черная птица, Макс притих в переноске, а Чарли плюхнулся на землю и только глазами сопровождал неспокойную пернатую.

Мы с подругами по примеру Чарли, носами кверху наблюдали за кружащей над нами птицей. Вокруг нас образовался плотный туман, голова закружилась.

***

Туман рассеялся, а мы оказались сидящими в коробке, обитой тканью. Я нащупала ручку дверцы, и она со скрипом подалась. Я вышла первая и огляделась. Коробкой оказалась черная, покрытая лаком карета, стоявшая на проезжей, неширокой, немощеной улице.

– Что за хрень, – переглянулись подруги, спрыгивая одна за другой со ступеньки кареты.

Я попыталась ее обойти.

Похоже больше на фаэтон, хотя, впрочем, какая разница, однозначно по улицам Кирова такой транспорт не курсировал уже более ста лет, – мысленно удивлялась я. Заметила застекленное и зашторенное черной занавеской окошко. Фаэтон был запряжен в пару гнедых. Обходя странный транспорт вокруг, резко остановились, заметив, как на нас со скоростью пары лошадиных сил несся конный экипаж. Кучер вовремя отвернул, чтобы не столкнуться с непутевыми девицами и крепко выругался в наш адрес.

Едва успев отскочить на обочину дороги, мы услышали призывный голос мальчика: – Покупайте Вятскую газету. Только у нас свежие новости. Заканчивается славная эпоха правления русского монарха. Александр III находится при смерти. После смерти императора, на российский престол взойдет Николай II.

– Может, кино снимают, – предположила Наташа.

– Тогда бы здесь было все огорожено. А нас бы на территорию съемочной площадки не пустили, тем более в современной одеж…, – не успела закончить мысль я, и мы уставились друг на друга.

Мы стояли в гимназистских черных шерстяных платьях с передниками и уложенными в кольца на голове косами. Выглядели мы как копии с фотографий нашего выпускного альбома, только в старинной версии.

– Да ладно, – выразила общую мысль я.

– Раз пророчат на царствование Николая, значит, сейчас примерно 1894 год, – вспоминала Наташа историю.

– Нас закинуло на 135 лет назад.

– Света, ты чего вынюхиваешь? – удивилась Таня, глядя на то, как раздуваются мои ноздри.

– Газом от транспорта не пахнет, – созналась я.

– Зато конским навозом воняет, – принюхалась Таня.

Я заметила, что к моим ногам боком жмется мой бенгал.

Макс помолодел лет на семь.

– А куда делась переноска? – удивилась я и подняла кота на ручки. Погладила, успокаивая его, он благодарно боднул меня в подбородок.

– Чарли, – крикнула Таня, и молодой таксенок прибежал звонко гавкая на всю округу и виляя длинным, тощим хвостом.

– Что делать будем? – посмотрела я на подруг.

– Прошу вас сесть обратно в карету, барышни, – прозвучал голос в наших головах. Кот прижал уши, пес перестал бегать и плюхнулся на заднюю точку.

Птица, которая кружила над нами во время прогулки по Октябрьскому проспекту, оказалась вороном. Он передавал нам свои мысли, и мы его понимали.

– А кто на козлах был? – удивилась Таня.

Ворон неспешно опустился на крышу фаэтона, и мы смогли его рассмотреть более подробно с близкого расстояния.

Ворон смотрел на нас своим пронизывающим и внимательным взглядом, будто гипнотизировал.

– Нет, барышня, сейчас Федька вернется и отвезет вас домой, он за газетами для хозяйки пошел, – пронесся ответ в голове.

– Во, попали, – оглядела нас Таня.

Через минуту к нам подбежал симпатичный парень лет шестнадцати, голубоглазый, с нечесаными русыми патлами. Проведя по волосам пятерней, быстро поклонился и запрыгнул на место кучера, под мышкой у него были свернуты трубочкой газетные листы.

***

– Что будем делать? – спросила Тая.

– Здесь мы точно оставаться не будем, – решила Наташа.

– Поехали, посмотрим, – позвала я.

Ехали мы, не спеша. Впереди показался деревянный мост через реку Вятку, но мы свернули направо. Дальше путь шел вдоль берега реки.

– Куда это нас везут, не унималась Таня. И ворон, и кучер ее вопрос то ли не расслышали, то ли проигнорировали.

А мы тем временем подъезжали к тому болоту, которое в будущем будет гордо зваться Вересниками, а ныне слобода Большая Кикиморская. С одной стороны дороги тянулись склады, деревянные избы, украшенные резными наличниками, с другой: Вятка-матушка с баржами и мелкими плоскодонками, транспортирующими товар местных ремесленников. Пароходы, выпуская черный дым, величественно везли важных пассажиров. Погода стояла теплая, навигация по реке уже открылась. Среди ив и тополей на окраине слободы стоял добротный деревянный домик с садом. Округа радовала молодой листвой, а органы обоняния напрягались запахом конского навоза. Начало мая выдалось сухим, слякоти не было. Дорожка к дому была плотно уезжена. Отлично, даже туфли не испачкала. Это я к тому, что в двадцать первом веке на все лады пресса жестко критиковала наши кировские дороги. Поэтому никто из нас не питал надежд на то, что в девятнадцатом веке качество дорог будет лучше. Мы зашли в дом по настоянию ворона. Федор, с видом заправского конюха, начал распрягать лошадей. Размеры дома снаружи оказалось обманчивым, изба была просторной.

– Хоромы какие, а с виду не скажешь, – заметила я и принюхалась, в доме пахло мелиссой.

– Эльга, я их привез, – раздалось у нас в головах.

– Ладно ли прошло все? – спросила старуха.

– Да, – ответил немногословный пернатый.

– Заходите, барышни, не бойтесь, я молоденькими девами не закусываю, – усмехнулась узкоглазая, аккуратно одетая в льняное платье с темным передником, старуха. Седые пряди выбивались из-под цветастого платка.

– Якутка, что ли, – вырвалось у меня.

Старуха вопросительно посмотрела.

– Кожа белая, без желтого тона, значит не китаянка и не кореянка, эпикантусы в углу глаз говорят об азиатских корнях, цвет радужки не карий, значит северянка, – ответила я на немой вопрос.

– Почти угадала, барышня, я эвенка, с Севера в ваши края пришла. Позже свою историю вам поведаю, давайте наперво с вами разберемся, – посмотрела на нас старуха своими бесцветными бледно-голубыми глазами.

– Долго в пути были, истомились барышни, сейчас трапезничать будем, пост миновал, с апреля ужо разговелись, – пригласила жестом она нас за стол, разливая по глиняным стаканам молоко и ломая горячий каравай. От хлебного аромата рот наполнился слюной.

– Как мы здесь оказались? – Наташа оглядела комнату, тканые половики на полу, ситцевые шторы на окне.

– Можно нас обратно перекинуть, домой? – умоляла Таня.

– Я вас сюда не для того переместила, дабы обратно возвращать, – возразила старуха.

– Мы попали в магический мир? – обнадежилась Таня.

– Бог с тобой, что мелешь-то, барышня, – уставилась на нас старуха как на полоумных.

– Сейчас нам палочку волшебную выдадут, – улыбнулась я. – Не, обращайте внимания, она книг про попаданцев начиталась.

– Я их читаю, а кто-то их пишет, не будем показывать пальцем на того, – покосилась на меня Таня.

– Довольно, – рыкнула старуха. – Выбору у вас нету. В земли вятские явился колдун, коий для своих обрядов пользует юных девиц. Он скрал души трех гимназисток, приставы отыскали их тела в подвале гимназии в коме, я призвала ваши души в эти тела, и вы смогли в них зацепиться только потому, что кровные сродичи этих девиц, – рассказывала старуха.

– А мы тут при чем? – удивилась Наташа. – И как по-вашему мы будем общаться с нашими потенциальными семьями? Они же сразу поймут, что мы не они.