Федька Щукин и Ватерлоо Михаил Гинзбург
Глава 1: Каминный зал, водка и Указ
В каминном зале князь Федька Щукин откидывал назад свои вьющиеся темные волосы – жест, полный небрежной аристократии, даже когда он был одет в форму, больше подходящую для бала, чем для войны. В его лукавых серых глазах плясали огоньки иронии, а тонкие губы изогнулись в усмешке. Он наблюдал за миром как за очередным спектаклем, потягивая жгучую русскую водку, которая по вкусу была ему милее любого французского вина. За окном расстилался Петербург, утопающий в майской зелени, но это была зелень, слишком приторная для его измученной души. В воздухе витал запах сирени и надвигающегося геополитического полный кошмара.
«Ну что, Феденька, получили?» – раздался голос княгини Щукиной, его матери. Она вошла в зал, величавая дама с живыми глазами, скрывающими недюжинный ум и прагматичность.
Федька с кряхтеньем отложил пергамент с императорским указом, словно тот был проклятой картой, которая вот-вот опустошит его и без того неполный кошелек. «Получил, маменька. Ваша Светлость, похоже, судьба вновь решила подкинуть мне, вашему покорному сыну, дерьма на лопате. Призывают, черт побери, на фронт. Вы представляете? Меня, Федьку Щукина, который в последний раз видел что-то крепче бабской груди разве что на картинах фламандцев, зовут на войну!»
Княгиня лишь фыркнула, усаживаясь в кресло напротив. «Не извольте выражаться, Феденька. При чем тут груди? Вы же прекрасно знаете, как там, на фронте. Пули свистят, ядра рвутся. Кровь, грязь, отрубленные конечности. И это я еще о французской кухне не говорю».
Федька хмыкнул. «Ах, французская кухня! Вот это, маменька, истинное зло. А война… Война – это же, мать ее, бессмыслица! Разве можно назвать смыслом жизни метание свинца в таких же, как ты, дураков, только потому, что у одного коротышки слишком большой эгоизм, а у другого – слишком много земли? Долг? Честь? Да какая к черту честь, когда тебя будут кормить гороховой кашей и вонью пороха? Мой долг – это наслаждаться жизнью, совращать женщин, пить алкоголь и, черт возьми, не думать о том, что где-то там орут раненые. А это, по-моему, самый благородный долг из всех».
«Ну, тогда вам, Феденька, прямая дорога в лазарет. Там хоть орать будут, но по делу, а не от праздности», – парировала княгиня. Она окинула сына оценивающим взглядом. «Вы выглядите так, будто уже неделю не расставались с бутылкой и какой-нибудь очередной мамзелью. Или сразу с двумя».
«Маменька, ну зачем вы так? – Федька сделал вид, что глубоко оскорблен. – Я же примерный сын. Всего-то три дня, как распрощался с мадемуазель Дюбуа. И то, исключительно по уважительной причине – у нее кончился портвейн. А алкоголь… алкоголь – это ведь топливо для души, маменька. Без него эта проклятая жизнь совсем уж пресной станет».
«Пресной, говорите? – Княгиня вздохнула. – Знаете, Феденька, ваша жизнь и так достаточно остра. Особенно для тех, кто пытается ее упорядочить. А вот о ваших карточных долгах вы не забыли? Или о том, как намедни в пух и прах проигрались в карты с этим… как его… графом Завалишиным?»
Федька поморщился. «Да ладно, маменька, мелочи жизни! Завалишин – он же старый дурак, к тому же шулер первостатейный. Я просто дал ему шанс почувствовать себя победителем. Разве это не благородно?»
«Благородно – это когда вы, князь Щукин, хотя бы раз в жизни сделаете что-то полезное для Отечества, а не только для своего брюха и… кхм… других органов», – отрезала княгиня.
«Отечество, маменька, – Федька снова взял в руки указ и картинно закатил глаза. – Это ведь не березка, на которой я в детстве штаны рвал, и не бордель матушки Рози. Это нечто эфемерное, придуманное для того, чтобы такие, как я, тащились на войну и дохли за чужие амбиции. И что самое смешное – я ведь пойду. Пойду, черт возьми, как миленький! Потому что если не пойду, то Ваша Императорская Светлость, маменька, устроит мне такую жизнь, что даже на фронте покажется райским уголком. А я, знаете ли, предпочитаю адские уголки, где хотя бы есть шанс на приключение и пару-тройку незамужних француженок».
Он поднял бокал с водкой. «Ну, за Россию, что ли! За мать ее, за этот чертов указ и за то, чтобы меня не убили в первые же десять минут. И, конечно, за самых красивых баб, где бы они ни были!»
Княгиня лишь покачала головой, но в уголках её губ мелькнула едва заметная усмешка. Она знала своего сына. Он был безответственным, циничным, и его язык был острым, как бритва. Но она также знала, что за этой маской скрывалось нечто большее, что-то, что обстоятельства рано или поздно вытащат наружу. И, черт возьми, это будет зрелище, достойное самой грандиозной оперы. А пока… пока ему предстоял путь. Долгий, ухабистый, напичканный опасностями и, несомненно, смешными ситуациями путь к чертовой войне. И, возможно, к чему-то, что изменит его жизнь навсегда.
Глава 2: Дорожные приключения и первый блин
Дорога на фронт оказалась куда более увлекательной, чем предполагал Федька. Впрочем, увлекательность для него всегда измерялась количеством бутылок вина, качеством женского общества и отсутствием хоть какого-либо намека на дисциплину. А тут – сплошная дисциплина, мать её. Или, по крайней мере, попытки её навязать.
Его кибитка, хоть и видавшая виды, была набита доверху не только пожитками, но и провизией, которую предусмотрительная маменька впихнула с таким расчетом, будто сын отправляется в кругосветное плавание, а не на войну в соседнюю губернию. Рядом, подпрыгивая на каждой колдобине, ехал его камердинер, старый Кузьма, который уже давно смирился с чудачествами барина.
«Ваше Сиятельство, право слово, мы так и до Смоленска не доедем, если вы будете останавливаться у каждой второй девки с цветами!» – ворчал Кузьма, вытирая пот со лба.
Федька же, высунув голову из окна, весело подмигнул какой-то крестьянке, продававшей на обочине пирожки. «А как же, Кузьма? Красота спасет мир! А если и не спасет, то хоть скрасит этот грешный путь. Да и пирожки, я погляжу, недурны. С капустой небось? Или с чем поинтереснее?»
Крестьянка зарделась, а Кузьма лишь обреченно вздохнул. Попытки уклониться от службы начались, едва они выехали за черту Петербурга. Федька пробовал прикинуться тяжелобольным, симулировал приступы удушья, а однажды даже попытался убедить жандармов, что он – тайный агент Кутузова, которому жизненно необходимо ехать не в полк, а в… ну, куда-нибудь в противоположную сторону, чтобы выполнить сверхсекретное задание по… соблазнению австрийских графинь. Жандармы посмотрели на него как на идиота, почесали затылки и вежливо, но настойчиво указали на дорогу к действующей армии.
День сменялся днем, и пейзажи за окном становились все менее живописными, а все более «военными». Изредка попадались опустевшие деревни, где ветер гонял обрывки соломы, и тишина стояла такая, что можно было оглохнуть. Федька, до этого лишь иронизировавший над войной, начинал ощущать её дыхание. И это дыхание пахло не французскими духами, а гарью и нечистотами.
Однажды, когда солнце уже клонилось к закату, их кибитку обогнал отряд русских гусар. Их пыльные мундиры, лихие усы и непринужденная манера держаться вызвали у Федьки приступ зависти. Он, с его расхлябанной осанкой и небрежной элегантностью, выглядел на их фоне как павлин в курятнике.
«Эй, братцы! Куда путь держим?» – крикнул он, высовываясь из окна.
Один из гусар, смуглый, с наглой улыбкой, обернулся. «К чёрту на кулички, Ваше Сиятельство! К славе, или что там от неё останется. А вы, погляжу, барин, к бабам, что ли, едете?»
«И к бабам, и к чорту! – Федька усмехнулся. – Всему своё время. А пока – к месту службы. Князь Щукин, если что».
Гусар присвистнул. «Щукин, значит? Слыхали. Говорят, тот ещё фрукт. Ну, тогда нам по пути, князь. Скоро сами поймете, что на войне без хорошего настроения и пары бутылок – никуда. А без баб… без баб и подавно».
Это был Денисов, и знакомство с ним, хоть и мимолетное, Федька оценил. Наконец-то хоть кто-то, кто понимал истинные ценности жизни.
Первая стычка с реальностью войны настигла его внезапно. Они ехали по лесной дороге, когда впереди раздались выстрелы. Кузьма побледнел, а Федька, хоть и ощутил легкое покалывание в животе, тут же вспомнил все, что читал в авантюрных романах. Не то чтобы он верил в героизм, но уж очень не хотелось выглядеть трусом перед лицом опасности.
«Что там, Кузьма? Неужто французы? Или разбойники?» – спросил он, вытаскивая из-за пазухи старый, но на редкость увесистый дуэльный пистолет.
«Господи, Ваше Сиятельство, сидите!» – завопил Кузьма, пытаясь укрыться под сиденьем.
А Федька, наоборот, выглянул. Впереди, на небольшой прогалине, группа русских солдат столкнулась с передовым отрядом французских фуражиров. Шел короткий, но яростный бой. Французы, похоже, были не готовы к отпору и начали отступать.
Федька, сам не зная почему, рванул вперед. В его голове пронеслись обрывки фраз из романов, где герои, забыв о страхе, бросались в бой. «Ах ты ж, мать твою, ёк-макарёк! Семёнов, держись!» – заорал он, вскидывая пистолет. Выстрел был неожиданным даже для него самого. Пуля, к его великому удивлению, угодила в дерево рядом с головой какого-то французского солдата. Тот, оценив меткость выстрела, моментально присел и, не оглядываясь, дал деру.
