Русские солдаты, опешившие от такого внезапного подкрепления, уставились на Федьку. Он стоял посреди дороги, в своей бальной форме, с пистолетом наперевес, и выглядел одновременно нелепо и величественно. На его лице играла ироничная усмешка.

«Ну что, братцы, не ждали?» – прохрипел Федька, чувствуя, как адреналин расходится по венам. – «Я, конечно, не Жанна д’Арк, и не то чтобы рвался в бой. Но когда эти, черт побери, лягушатники лезут на русскую землю – тут уж, простите, сам бог велел дать им по морде. Или куда придется».

Солдаты засмеялись. Им явно пришелся по душе этот странный, матерящийся аристократ, который, несмотря на всю свою нелюбовь к войне, все же оказался в нужное время в нужном месте.

После стычки, которая закончилась отступлением французов, Федька, пошатываясь, вернулся к кибитке. Кузьма вылез из-под сиденья, бледный, но гордый.

«Ваше Сиятельство… вы… вы герой!» – пролепетал он.

Федька отмахнулся. «Герой? Да брось ты, Кузьма. Я просто неудачно высунулся. И, честно говоря, чуть не обосрался со страху. Но вышло, как вышло. Главное, что эти чертовы французы теперь будут знать, что даже от баринов в бальных костюмах можно схлопотать свинца в задницу. Урок им, мать их, на всю оставшуюся жизнь. Если, конечно, она у них будет».

Он забрался в кибитку, чувствуя легкую дрожь в коленях. Первая стычка с реальностью войны была не такой уж и страшной, как он себе представлял. Главное, что ему удалось избежать прямого боя, проявить смекалку и, что самое главное, не запачкать свою бальную форму. А это, по его мнению, было куда важнее любого героизма. Война продолжала казать свой абсурдный оскал, но Федька был полон решимости продолжать её игнорировать. По крайней мере, до тех пор, пока это будет возможно.

Глава 3: Гусарский разгул

Прибытие в гусарский полк, стоявший лагерем где-то под Смоленском, оказалось для Федьки возвращением к давно забытым, но таким милым сердцу порокам. Военный лагерь, вопреки его пессимистичным ожиданиям, не представлял собой сплошного уныния и пороховой гари. Напротив, он обнаружил здесь кипучую, хоть и несколько хаотичную, жизнь. Лошади ржали, денщики суетились, а из офицерских палаток доносились то разудалые песни, то звуки гармошки, то… ну да, тот самый смех, который Федька привык слышать в самых злачных местах Петербурга.

Его встретил тот самый Денисов, смуглый гусар с лихими усами и наглой улыбкой. Он крепко обнял Федьку, хлопнул по плечу так, что тот едва не выронил свой походный несессер.

«Князь! Едрит твою мать, а я уж думал, не доедешь! Или французы тебя по дороге в бордель затащили?» – заржал Денисов, сверкая глазами.

«Если бы, Денисов, если бы! – Федька поправил свою неизменно небрежную форму. – Только русские жандармы, мать их, способны вытащить человека из истинного рая. Ну что, где тут у вас гусарский разгул? Моя душа истосковалась по истинному веселью, а не по этому вот… патриотическому угару».

Денисов махнул рукой в сторону одной из палаток. «Туда, князь! Там и застолье, и шутки, и песни. А потом, если повезет, и девки найдутся. Или, как минимум, пара бутылок приличного пойла. Мы тут, знаешь ли, на своих недавних подвигах празднуем. Слышал, как ты там французов гонял? А говорят, Щукин только по бабам и водке спец. Пиздят, как дышат, ей-богу».

Федька расплылся в самодовольной ухмылке. «Ну, по бабам и водке я тоже спец, тут не поспоришь. Но иногда, Денисов, иногда даже такому гедонисту, как я, приходится браться за оружие. Только без фанатизма, брат. Без фанатизма».

Внутри палатки царил настоящий ад, граничащий с раем. Столы ломились от закусок, бутылки с водкой и вином опорожнялись с неприличной скоростью, а воздух был пропитан запахом табака, пота и хмеля. Гусары, лихие, бородатые и безмерно веселые, горланили песни, травили байки и, кажется, уже забыли о существовании войны. Федька, с его невероятным обаянием, моментально влился в компанию. Он сыпал остротами, его матерные слова звучали к месту и вызывали взрывы хохота, а его циничные замечания о войне и жизни находили живой отклик в сердцах этих, казалось бы, бесшабашных вояк.