– Забыть так забыть… Тогда есть еще люпанарий26 Орумов. – Ги не сдержал хохота. – Говорят, там тоже дают комнату на ночь.

– Ещё говорят, что сыпь и волдыри обходятся не дешево!

Магнус слез с коня. Кавалерия остановилась.

– Отпустим наших друзей, и пойдем поглядим. Клянусь, если я выйду из гостиницы нищим, кто-то сильно пожалеет.

Приятно было чувствовать под ногами твердую землю.

– Чтоб вас разорить, это ж как стараться надо. – Не скрывая улыбки, юноша покинул седло вслед за ним. – Глядите-ка, а вот и наш центурион. Какой насупившийся…

На лицо Ромула вернулась знакомая мина, не шибко довольная тем, что всего полчаса назад какой-то чиновник на мгновение выбил из подчинения целый отряд, заставив его снимать с колес врагов Империи.

– Полагаю, теперь вас можно оставить, да? Больше инцидентов не предвидится, благородный трибун?

Пробежала недолгая пауза.

– Да, – ответил Магнус. – Когда в следующий раз будете рубить головы, желаю вам не напороться на свой меч.

– Какая честь, – Ромул отвесил наигранный поклон.

– Спасибо, что напомнили. Не забудьте проводить осужденных по семьям. И поклонитесь их матерям от моего имени. Вас ведь это устроит, да?

От такой наглости у Ромула отвисла челюсть.

– Исключено, – буркнул он.

– Что? – с улыбкой переспросил Магнус. – Я ослышался, или вы перечите указу патриция?

– Никак нет. – Вздернутый кулак. Салют. Проблеск ненависти в глазах. – Будет сделано.

– Прощайте, центурион Ромул. Или, может, командир легиона Ромул? Теперь уж как лягут кости!

Об их разговоре про повышение Ромул благополучно забыл, присущая всему офицерью надменность не позволяла напоминать о допущенной слабости. Вскоре после этого он увел коня прочь, не удосужившись даже сказать какое-нибудь ехидное слово. Минута, две, три – и вот котерия, некогда сопровождавшая трибуна, скрылась за поворотом, перелистнув еще одну страницу в его жизни.

Магнус повернулся к Ги.

– Как-нибудь я расскажу тебе, когда впервые с ним познакомился… но это уже другая история. Ты лучше сбегай в «Привал» и убедись, что для нас есть свободные места. – Пустельга тряхнула гривой, привлекая к себе внимание. – И, да, место в конюшне конечно же. Как я мог забыть про тебя, девочка? – Он достал яблоко из поклажи и сунул оголодавшему животному. – Про своего не забудь.

– Уже бегу! – Через миг Ги испарился, оставив за собой приоткрытую дверь. Фланирующий по проспекту ветерок подхватил выходящий из гостиницы аромат винных изделий и донес его до Магнуса.

Пустельга устало перебирала копытами, не прекращая тихим гугуканьем просить еще чего-нибудь вкусного. «Потерпи немного, скоро тебя напоят и накормят, ты это заслужила». Но сообразив, что второго яблока у хозяина нет, лошадка обидчиво зафырчала и отвернулась. Ее маленькие черные глаза вперились в пустоту.

На той стороне проспекта раздался звон кузнечного молотка. Магнус представил летящие из-под обуха золотые искры, и металлурга, доводящего до идеального лоска грубый кусок железа. На пару с кузнецом спозаранку встали и игрушечных дел мастера, чтобы успеть покрыть статуэтки сусальным золотом до того, как отдадут свое детище на суд торговли. За очередью мастерских торчал бронзовый купол храма Талиона, местного божка правосудия, одного из Четырех.

– Все готово! – Ги вернулся, отвлеча трибуна от бесцельного созерцания. – Нам дадут две комнаты!

Темноволосая рабыня с острым лицом и некрасиво сдвинутыми бровями пришла вместе с ним. Когда-то ее фартук был свеже-синим, но потрепанный на бытовых работах, почернел и покрылся пятнами. Разбитые колени проглядывались в дырках натянутого на ее тело, как осунувшийся мешок на недоделанную скульптуру, платья, доживающего последние дни – рабыня не имела права носить чистую одежду, чтобы не порочить двор хозяина.