Английская жена Эдриенн Чинн

Ливерпуль, 5 февраля 1946 года

Серая громадная «Мавритания» в ливерпульском доке больше похожа на какой-то склад. Черный дым валит из двух больших труб. Элли покачивает Эммета, закутанного в толстое шерстяное одеяло и многочисленные одежки, которые она вязала всю зиму, сидя у камина. Воркует ему что-то прямо в ухо, похожее на маленькую ракушку. Малыш глядит на нее бесстрастными разноцветными глазами – синим и карим, – приподняв тонкие светлые бровки, готовые в любой момент нахмуриться, если вдруг что-то будет ему не по нраву.

Затяжной дождь наконец иссякает, и лайнер растворяется в надвигающихся клубах тумана и рокоте моря. По лицу Элли стекают капли.

– Нужен просто гигантский айсберг, чтобы потопить это корыто, – говорит Дотти, сестра Элли, и дует в рукавицы, чтобы согреть озябшие пальцы. – Вокруг Ньюфаундленда много айсбергов. Я читала в библиотеке.

– Спасибо, Дотти. Ты, как всегда, предрекаешь конец света.

Генри Берджесс, приподняв очки, прищуривается и смотрит на корабль.

– Не бойся, Элли Мэй. Я читал о «Мавритании». Этот лайнер еще с начала войны ходит в разные края по всем океанам. Он крепкий старичок.

Элли оглядывает пирс, заполненный тысячами молодых женщин, многие из них с младенцами на руках или малышами чуть постарше, с такими же, как у нее, опрокинутыми, испуганными лицами.

– Нас так много. – Она смотрит на отца. – Что мы все здесь делаем, папочка? – Прикусив губу, она смаргивает слезы. – Я совсем не помню, как выглядит Томас.

Генри поднимает руку в перчатке, словно желая погладить Элли, но медлит и сует ее в карман пальто.

– Не думаю, что он так уж сильно изменился.

– Я даже не знала об обмене пленными, пока не пришла эта телеграмма из Канады. Все еще не могу поверить, что он целых четыре месяца лежал в лондонском госпитале и был не в состоянии отправить мне весточку. А я даже не догадывалась!

– Ну хватит. Зато теперь, надо полагать, Томас здоров. Не ты ли говорила, что он опять начал выходить на рыбалку со своим отцом?

– Так он написал. Живет где-то на севере Ньюфаундленда, место называется Типпи-Тикл. Но я так и не нашла его на карте в нашей школьной библиотеке.

Дотти, кряхтя, перехватывает чемодан Элли другой рукой.

– Ты будешь там есть бананы и булки, а не черствый вултонский пирог, о который колено разбить можно. – Дотти надувает губки, накрашенные красной помадой, которую, как подозревает Элли, сестра стащила у нее. – Когда переберешься в Канаду, позабудешь о папочке так же, как позабыла о Джордже.

– Не говори ерунды. Вы моя семья. И я все никак не пойму, что случилось с той чудесной девочкой, какой ты была когда-то. Надеюсь, когда в следующий раз увижу тебя, ты повзрослеешь.

– Я уже повзрослела, Элли. Мне шестнадцать, я давно не маленькая. Спроси у Джорджа.

– Только это не совсем Канада, детка, – поправляет Дотти отец, – это Ньюфаундленд. Такой же британский доминион, как Канада или Австралия.

– Что значит «спроси у Джорджа»?

Оглушительно ревет корабельный гудок. Толпа устремляется вперед, точно огромная волна, и сбивает Элли с ног. Генри хватает ее за руку.

– Тебе пора, детка. – Он достает из кармана пальто билет и вкладывает его Элли в руку, затянутую перчаткой. – Я нанял носильщика, чтобы он отнес твой чемодан в каюту. Это первый класс, так что вам с Эмметом будет где уединиться.

Элли смотрит во все глаза на отца.

– Первый класс? Папочка! Не нужно было так тратиться, это же дорого!

– Это самая малость, которую я могу сделать для вас, детка. – Он щекочет пухлую щеку Эммета. – Береги себя, Элли Мэй, – неловко целует дочь, – и знай, что всегда можешь вернуться домой, если что. – Тут голос его срывается, и, кашлянув, отец добавляет: – Ладно, Дотти, нам лучше поспешить, пока опять дождь не зарядил. Говорят, из Исландии идет шторм, а нам еще домой возвращаться.

Дотти целует ребенка в щечку.

– Пока, сладкий. – Протягивает чемодан сестре. – До свидания, Элли.

– Так нельзя прощаться, Дотти. Я не знаю, когда мы с тобой снова увидимся.

Дотти смотрит на сестру.

– А что ты хочешь? Ты едешь в новую большую страну, где все легко и замечательно. Их же не бомбили. У них нет продовольственного кризиса. И тысячи их людей живы, не то что у нас, с нашими тысячами погибших. Думаю, ты вышла за Томаса, только чтобы сбежать отсюда подальше. Бросить нас с папочкой.

– Как ты можешь такое говорить, Дотти?! Я каждую ночь плакала, думая о том, что даже не представляю, когда мы снова увидимся. Я уезжаю от вас, из Нориджа, в полном отчаянии. Ты понимаешь? Это же мой дом. И я буду ужасно скучать по тебе и по папе.

– Если бы мы и правда были для тебя так важны, ты бы осталась. Ты говорила, что никуда не уедешь. Обещала! И обманула, Элли!

– Ну, ну, детка, ты же на самом деле так не думаешь. Элли твоя сестра, а кровь не водица, или как там говорят.

Дотти берет отца под руку.

– Идем, папочка. Тут так холодно. И я проголодалась. Возьмем рыбу с картошкой и поужинаем вдвоем, только ты и я. За углом есть неплохое местечко.

Элли с Эмметом и чемоданом еле добралась до своей каюты, в которой впритык стояли четыре двуспальные двухъярусные кровати. За дверью уже ждал ее багаж. Какая-то девица в дурно сшитом платье возлежала наверху.

– Вот дьявол. Ребенок? Он орать не будет?

Элли, посмотрев в свой билет, перевела взгляд на нее.

– Простите, я, кажется, ошиблась. У меня место в первом классе.

Девица расхохоталась:

– Это он и есть, солнышко. – И уселась, свесив покрытые темным кремом ноги с нарисованными карандашом швами, как на настоящих чулках. Слава богу, благодаря Томасу и американскому гарнизону у Элли не было недостатка в галантерее.

Она вздохнула, поставила свой чемодан возле койки у маленького иллюминатора и спросила:

– Здесь не занято?

– Располагайся. – Девица чиркнула спичкой. – Я Мона. Притащила свою задницу аж из Льюишема. Что б они все тут провалились. – Подожгла сигарету, затянулась, задула спичку и бросила ее на пол. – Направляюсь в Торонто. Там-то уж точно будет не хуже, чем в Льюишеме, его хотя б не бомбили. – Вновь затянувшись, она смотрела, как Элли кладет Эммета на кровать и постепенно освобождает его от одеяла, шерстяной шапочки и рукавичек. – А ты сама откуда? Куда едешь?

– На Ньюфаундленд.

– Твою ж мать. Слыхала я об этом местечке. Мой бывший парень был оттудова, пока я с Дэйвом не связалась.

– Кораблик, – говорит Эммет, серьезно глядя на Элли.

– Да, малыш, мы на кораблике. Будем спать на одной кроватке, пока не приплывем к папе, помнишь, я тебе рассказывала?

Элли наклонилась, поцеловала сына в пухлую щеку и, принюхавшись, поморщилась. Затем сняла пальто и фетровую шляпку с перьями, уложила их аккуратно на кровать и достала из чемодана подгузник.

– Осспади, дорогуша, что ты собираешься делать?

– Менять подгузник.

– Ну уж нет, избавь меня.

Мона спрыгнула с верхней койки и сунула ноги в ботинки.

В этот момент дверь снова распахнулась. На пороге стояла молодая рыжеволосая женщина в шерстяном пальто и вязаном снуде и в замешательстве оглядывала каюту. У нее на руках был младенец.

– Это точно первый класс?

– Что б ее, эту Нору, – пробормотала Мона, закатив глаза, и протиснулась наружу. – Сраный Дэйв, да я за эти пять дней тут рехнусь или сбегу обратно в Бриташку на военном корабле.

Пять дней спустя

Галифакс оказался серым и унылым. Скалистый берег и низкие деревянные домики, похожие на перевернутые ящики, засыпал снег. Вместе с остальными пассажирами Элли выбралась на палубу. Эммет вышагивал рядом, держась за ее руку.

Путешествие через Атлантику было просто ужасным. Корабль пробкой болтался на волнах, то вскидываясь вверх, то резко падая. Элли ничего не могла есть и так и пролежала бы в постели все пять дней, если бы миазмы рвоты и грязных подгузников не гнали ее на палубу, где можно было дышать свежим просоленным воздухом.

Гигантская «Мавритания» медленно вползала в гавань, и черная прибрежная линия постепенно превращалась в кричащую и машущую руками толпу. Элли прижала к себе Эммета. Где-то там, должно быть, стоит Томас. Они вначале проедут на поезде почти через всю Новую Шотландию, а потом сядут на паром до Ньюфаундленда. И там-то заживут своей семьей. Она выдержит это. И все будет хорошо.

Она взяла Эммета на руки и показала ему на деревянные домики, растянувшиеся вдоль гавани.

– Смотри, Эмми, вон там, видишь, берег. Там папа. Он нас встретит, а потом отвезет домой.

Мальчик, устремив на мать серьезный взгляд, только проговорил: