Амори Яна Баканова

Любовь.

Я был слишком маленьким тогда для него. Его тело истощалось и умирало, а я подобно мелкому ростку смотрел на мир и рос, ничего не смея изменить.

– Сен..

Его кожа и объятия оставались неуловимо теплыми тогда, он был безумно нежен и не осквернён. Руки мастера одни из самых близких, я чувствовал в себе его часть, его хрупкую, созданную человеком душу. Потом он отпихнул меня и вытер слёзы, так не любил он о бессвязном вспоминать, и всё шептал под нос свои нетерпеливые домыслы.

– Не называй меня по имени, ты мне его не давал.

– А как…

– Мастер.

Вопросы в моей растерянной голове отпали и я отвёл взгляд. Слова звучали грубо. Его длинные пальцы проредили белые волосы, в комнате пахло весной и табаком, на улице было затишье. Из гула лепестков вишни за окном выбивались утренние птицы.

– Глупый ты, – Он взял со стола трубку и подошёл к окну.

Не возразишь. Я должен был остаться, но ушёл.

– Я люблю вас.

– Это глупо.

– Но вы…

– Я тебе не отец.

– Оте…

– Замолчи.

Всё снова стихло и стало обидно, до ужаса обидно. Я изничтожил мастера у себя в голове, пока было молчание, а он всего лишь закурил.

– Сядь в кресло. – Из его губ вышел дым.

Я сел. Карие словно древесная кора глаза монотонно смотрели вперёд.

– Скажешь почему ушёл на самом деле? – Мастер вновь выдохнул табак. – Любовь ко мне – не причина.

– Там плохо, там темно, они… все про… противны. Он меня не полюбит.

– Мр. Беннет? Он никогда никого не любил, глупо надеяться.

– Тогда зачем…

– Он убил дочь, что значит, её больше нет, он сломал её, подобно кукле. – Мастер степенно повернул ко мне голову, волосы закрывали часть лица. – А перед этим жену, он жесток.

Создатель был безразличен, а у меня всё внутри сжалось.

– Очень жесток, – Мастер повторил. – И богат.

Словно он не может выбрать, что является приоритетом в том ужасном человеке.

– А потому противен, не только тебе. Он хочет, чтобы любили его, а не он, но не выходит, полюби ты эту одинокую душу, может появился бы толк от его денег, но ты, – Взгляд мастера упёрся колом в мой. – Сбежал.

Он затушил и выбросил дымящую траву в свой тарелочный пепел.

– Денег вернуть он не попросит, я волнуюсь не за себя. Он захочет тебя вернуть, вернись. Со мной тебе делать нечего, а убийцу перетерпишь.

– Не вернусь! – Я вскочил с кресла. – И не просите! Я не вернусь к нему. Я там сгнию, лучше уж здесь.

Мастер помедлил, последовал разочарованный вздох.

– Безмерно глупый.

– Я…

– Сомкни губы.

Я снова замолчал. Он стал заплетать волосы и собираться.

– Вы к нему?

Последовал кивок, и мастер удалился. Я отрешённо тихо присел на скрипучее крыльцо и начал ждать, пока мой мастер возвратится. За домом неимоверно сильно цвело древо в лучах пропавшего солнца, принуждая на себя смотреть и желать видеть на восходе. Но мне совсем этого не хотелось, я отчего-то ощутил на себе сильнейшую вину и пропитался запахом влажной земли. Поковырял ботинком грязь, перевернул кусочек камня. Моя обувь измазалась, мастер говорил, что она очень дорога, я вытер их подошву о крыльцо, взялся руками за щёки и поставил локти на колени. Ожидание до темноты показалось мне томным и бессмысленным, я оглянулся в последний раз на пустую дорогу. В ней не было ничего, кроме тьмы. Где-то в животе затаился страх, что Мастер более не придёт, но я зашёл в дом и сел на пол в окружение розовых лепестков. Мой страх показался мне глупым в квадрате лунного света от окна, а может глупым мне показался, и я сам, было сложно понять. Вокруг слишком тихо, никто не ходит за дверьми, не суетятся и одному такое существование ощущается безмерно жестоким. Я обнимаю колени и мне сложно поверить, что мастер в таком уединении находится всю его жизнь. Ему разве не больно? Мои ноги опускаются на пол сами под тяжестью тела, наверное, шарнир как-то ослаб. Глаза натыкаются на другую куклу, ещё не готовую, даже не взятую в работу, без кожи и какой-то осмысленности глазах, я пугаюсь. Мне кажется, знакомы их тела и взгляды, но страшно трогать и вообще на них смотреть. Для меня они словно черепа и кости ещё не родившегося человека. Их здесь полно, я только сейчас это заметил. Мастер словно бы живёт в усыпальнице или он Бог, что видит всех, пока они ещё не обрели сознание. Я рядом с Богом или же с Гробовщиком? Что с тем, что с этим всё же неприятно. Но от мысли, что меня можно разобрать, сломать и собрать заново, и всё это его руками, сжималось сердце. К правильному ли человеку я вернулся? Я заснул с этой мыслью.

Лучи света ложились прозрачной пеленой на до женственности красивое и худое лицо Мастера. Снег его волос таял на малиновых плечах длинного кимоно. Пальцы бередили чьи-то волосы, пронизывая ими новую голову прикрытые широкими рукавами. Я видел это всё из-под дымки ресниц. Его статная фигура, тонкие плечи, слишком он худ для человека. Выпрямляется моя осанка и я сажусь. Мастер не произносит ни звука, будто меня и не существует в этом мире.

– Доброе утро.

Я жду его реакции и весь распрямляюсь, хочу быть приятным для него. Мастер молча кивает, держа во рту иглу. У меня внутри словно умирает что-то и приходится встать. Его стол в беспорядке, я подхожу ближе, чтобы получше осмотреть, за темнотой не видно красоты. Названий всех этих инструментов я не знаю, но своим видом они вызывают у меня больше отторжения, чем интереса. Выглядят как оружия для пыток, я отхожу назад. Мастер не шелохнётся. Словно сам он кукла в руках кукловода, точёные и выверенные движения, подобные механизмам. А его взгляд не выражает ничего, совсем ничего. Меня бы это пугало, не будь мы знакомы, и не видя я его слёз над теми листами, что соединены красной нитью, точно судьбой. Мастер с тяжестью вздыхает.

– Не стой над душой.

Его рука иглой протыкает кожу головы.

– А куда мне..?

– Иди на улицу, – Он снова берёт иголку в рот.

Я делаю несколько шагов к коридору и не могу понять, почему же подчиняюсь ему. Он сам сказал, что мне не отец и никто, почему я обязан его слушать? Я оборачиваюсь и хмуро на него смотрю. Его взгляд в это время поднимается ко мне, и я пугаюсь, одёргивая себя назад.

– И надень что-то посвободней, эти буржуи сковывают вас как им вздумается, а вы молчите. Телу куклы нужно дышать и чувствовать на себе воздух, понимаешь? Вместе со свободой, в складки одежды умещается и любовь.

Его голова вновь склоняется к работе.

– Одежду возьми наверху в ящике, она будет тебе велика.

Больше он ничего не сказал. Мне будто это даже польстило, и я поднялся по лестнице. В пустой комнате ничего и не было кроме старого комода и одноместной покосившейся кровати, рядом с которой постелено маленькое место, как для ребёнка, чуть больше меня. Я сел перед комодом и открыл нижний ящик. Подумал, что снова не заметил, как покорился ему. Половицы под ногами скрипели, пока я выгребал вещи со всего комода. Их было не так много, как я предполагал, и все они действительно меня в себе топили, они были взрослые. Насколько помню, я видел Мастера только в халате. А вся одежда здесь больше уютная и свободная, мне почему-то кажется, что мастер не носит чего-то подобного. Растянутую кофту я надеваю на голову и ощущаю себя как в платье, но в ней очень мягко и удобно, она пахнет приятной стариной, отдавая сгоревшими свечками. Я решаю остаться в тех же шортах, снимаю обувь и гольфы, оставаясь босиком, а рубашку и пиджак складываю в квадратик. Мой вид и ощущения совершенно меняются, в голове будто что-то всплывает и забывается вновь. Эта одежда и комната, кажется, до боли знакомой, но чем?

Я спускаюсь обратно по ступенькам. Мастер сидит всё так же неподвижно, будто статуя, разве что снова закурил, как и вчера. Запах этих трав не похож на табак, такое ощущение, что он просто набрал цветов с луга, высушил и жжёт их, это для меня странно, но я молчу. Следуя его словам, медленно выхожу на улицу и смотрю на прохладное солнце. Ощущение мокрой и холодной земли под ступнёй, совсем иное. В обувь не вмещается вся эта мягкость и живость почвы, она кажется в ней простой грязью. Но сейчас это как дышащий организм со своими травинками и камнями. На коже чувствуется то, что называют щекоткой. Вокруг прохлада и множество летящей вишни, она тоже навеивает что-то, что я уже словно бы не застал и не увидел, но неимоверно любил и хранил у себя в сердце, которого сейчас у меня нет. Я захожу за дом и поднимаю голову к большому и пышному дереву, вдыхаю его сладкий запах. Мне чувствуется, что оно будет таким всегда. Не заснёт от осени, не замёрзнет от холодного снега и не озеленится летом, оставшись таким, как сейчас. Лишь весной оно заново расцветёт и станет ещё прекраснее. Отчего-то я увидел в нём мастера. В дереве было много тоски и печали о чём-то, что давно ушло. Мр.Беннет для меня был таким же, но он колол своей изорванной душой как ножом.

Земля вокруг корней более тёплая и сухая. Я прикоснулся к тёмной и жёсткой коре, ощутив её сердцебиение. Дерево и правда являлось живым, я чувствовал под пальцами его сок. Слишком прекрасными были те остатки цветов, что путались в моих волосах. Я обернулся и заметил Мастера за окном. Наводила некий ужас его неподвижность и безжизненность взгляда, опущенного только в работу. Где-то в груди мне становилось его искренне жаль, но в голове, Мастера осуждала обида. Вспомнились его слова про любовь, что умещается в складки одежды, но в уличном спокойствии и тишине нет ничего такого. Я опускаю голову и глаза, ещё немного растягивая руками лёгкую кофту.