– Иди оденься. – Мастер оживает и садится ровнее, взяв в руки очередную иглу.
Я снова иду наверх, ныряю в новые вещи и чувствую себя хорошо, выйдя на маленький балкон около крыши. Ощущаю, как колышется свитер, что мне снова не в пору, как жестковатая ткань брюк, которые я подвернул, трётся о колени. Я понимаю, что мне нравится этот дом, здесь очень тихо и даже быть в этом месте одному, кажется, блаженным.
Вечереет.
В моих руках сжимаются деревянные перила. Я слышу, как за спиной скрипят доски и боюсь обернуться. Звук приближается ко мне и потом затихает. Ощущается материальное тепло, уже не так холодно. Тихо под шумом ветра развивается бордовая ткань. Всё засыпает.
– Вас не волнует ветер? – Спрашиваю я, смотря на уходящее солнце.
Рука Мастера внезапно ложится мне на плечо.
– Волнует. – Отвечает он, чуть-чуть помедлив. – Он навеивает тоску.
– А Вы тоскуете?
Мои уши услышали кивок, и я взглянул на профиль Мастера. Взгляд, направленный в даль, был слишком ровным и смиренным для тоски. Он переложил руку мне на волосы и мягко провёл вниз.
– А ты всё не уходишь. – Сказал он и развернулся.
Перебирая в пальцах трость, Мастер пошёл в дом.
– Не ухожу. – Произнёс за ним я тихо. – И не уйду!
Я обернулся вслед за ним.
– Дурак, – Ответил мирно Мастер и ушёл куда-то в темноту.
Я сел на край балкона, свесив ноги меж балясин, и замолчал. И почему в его глазах, я глупый? Почему дурак? Его куклы, что значат они для него? Впервые об этом подумав, я притомился. Любовь. Они значат любовь. Хочу так думать, но раз он каждую так любит, отчего ко мне лишь равнодушен? И почему же кукла всё-таки не человек? Что в ней такого? Что такого во мне?
“Куклы созданы для любви.” Слишком четка в моей голове эта фраза. Никто не говорил мне её, я нигде её не слышал. Но я знаю, что это истина, знаю, что правда. Знаю, что живу ради любви, но какой? Я её не вижу, Мастер мне её не даёт, у меня её нет. По щекам начинают течь слёзы. Я не понимаю, ничего не понимаю и закрываю руками глаза. Вытираю влагу. Совестно и неприятно на душе. Хочу, чтобы любили, не хочу больше любить, просто быть любимым. Глоток. Воздух слишком сильно наполнил мои лёгкие. Я говорю как Беннет, говорю как тот, кто меня купил, кто оказался убийцей, у кого я сбежал из сада, о ком заботился Мастер и в ком я совсем забылся. Правда дурак, раз иду за этим человеком. Мне стоит развернуться. Мой взгляд упал на ногу, что была этим днём проткнута. В руках словно бы до сих пор ощущается ржавчина, я морщусь и обнимаю колени. Они отдают странным для меня теплом. Я чувствую аромат, что греет мою душу и зарываюсь в него носом. Я люблю этот запах. Очень люблю.
Вчерашний вечер утомлённо пророчил о дожде. Я заворожённо смотрю с утра на капли сквозь слегка запотевшее стекло. Мастер куда-то собирается, но я совсем за ним не наблюдаю, поглощаясь бившейся водой. На улице тепло, но сквозь оконные щели продувается холодный ветер. Такой вид малоприятен, под тяжёлыми каплями лепестки вишни совсем прижались к земле, некоторые ещё больше опали и дерево не выглядит таким праздным, оно утеряло свой цвет. Земля превращается в лужу, трава увядает в грязи. Я услышал грохот, что сильно ударил в спину и обернулся. Рука мастера прибилась к его рту, глаза затуманены, а трость покачивается от удара на полу. Мастер облокотился плечом о стену и слегка сполз по ней вниз, обдирая её своим истощённым телом.
– Мастер?
Я взволнованно сделал пару шагов к нему. Исхудалая ладонь обвисла вниз от губ, густыми каплями бордовая испорченная жидкость с тонких рук упала в пол. Несуществующее дыхание застыло. Скулы Мастера и его подбородок, тоже были испачканы в крови. Я сделал шаг назад, испугался. Не думалось, что может быть и так. Моё тело замерло. Мастер лишь немного постоял, скрывая рот в потёртости молочной ткани. Его веки опустились на потерявшие жизнь глаза. У меня вокруг всё потемнело.