– Звёзды – это наш дом, мой свет. Они держат нас здесь.

Торин кивнул, его рука легла на плечо дочери, оставляя тёплый след на её коже, и голос его, хриплый, но мягкий, отозвался:

– И наша работа, малыш. Мы держим их в ответ.

Артада потянулась к окну, её ладошки прижались к стеклу, оставляя липкие отпечатки, и она выдохнула, пар её дыхания растворился в холоде, окружённом стальными стенами. Багровый свет окрасил её лицо, отражаясь в её глазах, и она замерла, вглядываясь в звезду, чьи волны дрожали в черноте, словно пульс умирающего сердца. Лира склонилась ближе, её волосы, влажные от пота, упали на лоб, и она коснулась щеки дочери, оставляя тёплый след на её коже, пропитанной запахом сиропа.

– Они далеко, но близко, – шепнула она, голос её дрогнул, полный нежности. – Как мы с тобой, мой свет.

Торин улыбнулся, его пальцы сжали кружку сильнее, оставляя вмятины на её потёртой поверхности, и голос его, усталый, но тёплый, пробился сквозь гул:

– Скоро спросишь, почему они красные, малыш. Готовься отвечать, Лира.

Лира засмеялась, её смех, слабый, но чистый, эхом отразился от стен, покрытых ржавыми разводами, и тепло их тел окружило Артаду, чьи глаза блестели, впитывая свет звезды. Стены отсека дрожали, гул машин нарастал, их ритм вплетался в дыхание станции, и воздух, холодный и резкий, струился сквозь щели, разгоняя запах смазки и пота. За окном Эридан-7 пылала, её багровые волны отражались на стекле, и станция, вращаясь вокруг неё, казалась хрупким остовом, чьи переборки скрипели под напором пустоты.

Быт «Келесты» окружал их повседневной тяжестью: узкие койки в жилых отсеках, покрытые тонкими матрасами, чья ткань протёрлась до дыр, скрипели под весом спящих, а стены, увешанные старыми звёздными картами, пожелтели от времени, их края сворачивались от сырости. Лира каждый вечер чистила инструменты, её пальцы скользили по лезвиям, оставляя следы масла, и складывала их в ящик, чья крышка гнулась под тяжестью. Торин, сидя за терминалом, вычерчивал графики энергии, его глаза щурились от тусклого света, и пальцы дрожали, сжимая стилус, чей кончик стёрся от бесконечных записей. Еда, хранимая в металлических контейнерах, покрывалась плёнкой пыли, её поверхность крошилась под пальцами, и дети, сидя на полу, лепили из остатков фигурки, чьи края таяли от тепла их рук. Вода текла из кранов тонкими струями, её капли звенели о стальные раковины, и Лира учила Артаду подставлять ладошки, смеясь, когда она плескала её на пол, оставляя лужицы, блестящие в багровом свете.

Уборка на станции занимала часы: пыль, оседавшая на панелях, забивала фильтры, и Лира смахивала её тряпкой, чья ткань истончилась от стирок, оставляя серые разводы на её руках. Торин проверял швы переборок, его пальцы скользили по трещинам, выискивая утечки, и голос его, хриплый от сухого воздуха, отдавал команды инженерам, чьи шаги гремели за стенами. Дети собирались в тесных уголках, их голоса звенели, пока они катали шарики из проводов, чьи концы торчали, цепляясь за одежду, и Артада сидела среди них, её ладошки тянулись к обломкам, оставляя липкие следы. Одежда её, сшитая из обрезков ткани, висела на худеньких плечах, её швы расходились на локтях, и Лира подшивала их вечером, её игла мелькала в тусклом свете ламп, оставляя неровные стежки.

Лира отставила миску, её пальцы сжались на краю подоконника, покрытого царапинами, и она посмотрела на дочь, чьи ладошки тянулись к стеклу, словно ловя свет звезды. Торин склонился ближе, его плечо коснулось её, и тепло их тел стало убежищем для Артады, чьё дыхание смешалось с гулом станции. Эридан-7 пылала за окном, её багровый свет отражался на их лицах, и станция, дрожащая под напором пустоты, жила их трудом, их близостью, их дыханием. Лира подняла взгляд к звезде, её глаза встретили свет, и она шепнула: