Звезда столицы Юрий Тарасов

Я знал, что рождён для больших дел и великих свершений. В том северном месте, откуда я родом, в основном преобладали борцы и нефтяники. И те, и другие были ребятами смуглыми и зачастую суровыми. У одних был акцент, у других говор. А я со своим дипломом инженера жаждал эстрады и шальных денег.

Мой педагог по вокалу как-то сказала мне:

– Икар, эта теснота тебя погубит. Пора двигаться наверх. Разбежавшись, прыгнуть со скалы. Понимаешь? Но для этого тебе понадобятся деньги.

Недолго думая, я продал свой честно заработанный в кредит автомобиль перекупу из Когалыма. А затем разослал свои демо по всем московским продюсерским центрам. И стал ждать. Спустя два месяца тишины и поездок на общественном транспорте я догадался, что последовательность не мой конёк. Ещё через месяц у меня осталась половина из вырученных от продажи денег и твёрдая уверенность в том, что я бездарность. Хотя провинциальная натура нашёптывала мне другое: «Просто в ихних Московиях всё через ЖКТ».

– Точнее, через голубое лобби, – поправляла моя эрудиция.

В ту же ночь мне приснился Киркоров. В роли перекупа из Когалыма. В стразах и с домкратом:

– Икар, я могу расширить размах твоих крыльев. Ты доберёшься до самых вершин шоу-бизнеса. Тебе поможет мой домкрат. Поверь, редкий билан долетит до середины большой эстрады без моего домкрата.

Я проснулся в холодном поту. И увидел в телефоне сообщение:

На следующий день я позвонил Геннадию. Сначала он долго кашлял в трубку, затем какое-то время вспоминал, кто я такой, а потом напел какую-то левую песню:

– Вот эта песня мне понравилась у тебя.

– Но это не моя, – возразил я.

– У тебя есть 250 000 рублей?

– Да, я продал машину.

– Тогда приезжай.

– Куда?

– В Москву!

– Но я не могу так сразу.

– Тогда просто отправь деньги.

– Как это?

– Дистанционно. Я скину реквизиты.

Настолько дистанционно в 2014 году Москва ещё никого не кидала.

Я попросил гарантии:

– Клянусь, – пообещал Геннадий.

– Базару нет, – согласилась провинциальная натура.

Это был тот самый шанс. Но призрачный.

Спустя две недели самолёт приземлил меня в Шереметьево. Мне был 31 год. Я был здоровым, молодым, безработным алиментщиком. Со мной была гитара, два чемодана и фляжка с отцовским самогоном. Я трепетал при виде величественного города и терял сознание при ускорениях в метро. Моя эрудиция питалась, а провинциальная натура ссалась.

Вскоре мы встретились с Геннадием. На его груди висел такой большой крест, что мне захотелось ему исповедаться. Но, взяв себя в руки, я подписал договор с его продюсерским центром. Кровью (шутка). По договору, в течение трёх месяцев должны были быть записаны пять моих песен, снят клип и всё это время я мог выступать на разных площадках как артист продюсерского центра Геннадия Филиппса.

Спустя три месяца я понял, что, разбежавшись, рухнул со скалы. Молниеносного успеха не случилось. Мы записали всего одну песню, а редкие выступления проходили в обеденный перерыв в заблёванном караоке-баре на Тульской. Я выступал ярко, гибко, под фанеру. Мутная публика реагировала жидкими аплодисментами, плавно переходящими в молчание. А Москва тем временем щедро дарила мне надежды, перспективы и голод. Поняв, что придётся играть вдолгую, я был вынужден устроиться на работу. Надев бейдж и красный галстук, я пошёл продавать телефоны и прочие сим-карты. Меня уволили спустя две недели. Оказывается, нельзя выходить к покупателям с сигаретой за ухом, лёгким амбре и делать подобные замечания:

– Женщина, не лапайте казённое имущество! Это же сложный технический прибор, а не бигуди вашей покойной мамы.

Напоследок я обещал их засудить. Когда разбогатею.

Вскоре мы записали ещё одну песню и сняли клип. Я чувствовал, что успех уже близко, буквально за углом.

Однако моим следующим углом стала комната в Черноголовке. Ежедневный путь в Москву превратился в отдельное приключение. Это как будто добираться из республики Чад на соседний континент на самокате. Незабываемое время.

Меня приютила моя хрупкая тётушка по папиной линии. Тётушка – Божий одуванчик. Каждое утро она начинала с зарядки, двух сигарет и созерцания каланхоэ, цветущего на её балконе. Но оставим тётушку в покое. Ей и так досталась незавидная участь быть гражданином Черноголовки.

Во время ежедневных трёхчасовых перемещений моей худой звёздной задницы из глубокого Подмосковья в столицу я постоянно находился в поисках универсальной формулы успеха. И пришёл к закономерному выводу: голод – ничто, имидж – всё! И сделал пробор на голове. Сам. Моя провинциальная чёлка из модных девяностых канула в лету так же, как карьера Сергея Челобанова после расставания с Примадонной. Я взял самый надёжный псевдоним, который мне подсказывала моя провинциальная натура – Арсен Незабываемый.

– Ну всё, Москва, держись! – радостно восклицал я в набитой под завязку подмосковной маршрутке. На голове гордо отсвечивал сантиметровый пробор, похожий на Гранд-Каньон. Местные жители стали меня сторониться.

Тем временем наш клип набрал много просмотров. Но только по черноголовским меркам. Основную часть просмотревших составляли мои однофамильцы, остальные просто сочувствовали их горю. Иных заслуг клип не имел.

Чтобы продолжать свою яркую звёздную карьеру, мне пришлось устроиться в такси. Пассажиры чувствовали мой творческий потенциал ещё на стадии оформления заказа. Ещё бы, ведь с экрана телефона на них смотрел Арсен Незабываемый, с улыбкой на миллион белорусских рублей. В ярко-жёлтом Солярисе всегда звучали мои песни и абсолютно правдивые истории об успешной карьере музыканта. (Ну, вы знаете эти рассказы: «Брат, такси – это так, для дущи, врэменно. Так-то я бизнесмен, у меня свой завод в Сибири жи есть, просто я пока оборудование жду. Из Гренландии».) Все искренне восхищались моими песнями, историями, но до места просили ехать в тишине. «Очевидно, не наша аудитория», – говорил я себе.

Однажды дождливой ночью ко мне в машину прыгнули четыре носителя кавказских кровей с оплатой поездки наличными:

– Прамо едь, – угрожающе скомандовал самый худой, севший сзади посередине. Он тут же закурил, не спрашивая разрешения. А рядом со мной сел не просто шкаф, а целый человек – кухонный гарнитур. Казалось, что это ожил злодей былинных сказок Челубей. Сразу после его 40-дюймовой головы, минуя шею, начинались горские плечи, на которых можно было свободно расселить два аула. Кресло под ним заскрипело, машина накренилась вправо. На приборной панели одновременно загорелись все иконки – ABS, ESP, EBD и Ангела-Хранителя. Пока все четверо дышали перегаром, я начал дышать на ладан. От горючей смеси затянуло стёкла, и мы поехали.

Конкретного адреса не было. Было только:

– Я тебе конкрэтно гаварю – суда повэрни, туда повэрни. Ыщо повэрни. Чо ты, где ты, как ты, – и прочие междометия.

Мы подъехали к каким-то гаражам, стоящим в лесополосе. Вокруг мрак и ни одной православной души. Челубей вышел из машины, чтобы вручную открыть электрошлагбаум. Тот с хрустом поддался. В это время худой опять скомандовал:

– Заэзжай.

В нос ударил запах мученической смерти. Я вспомнил сына, первый поцелуй и Отче Наш.

– Тут жди. Щас расплатимся, – по его глазам я понял, что здесь меня ждёт расплата за все мои грехи.

Они вышли из машины и закурили. Худой скрылся в чёрном гараже. Казалось, его глаза светились в темноте. И вдруг в зеркале заднего вида я увидел, как один из них направился в мою сторону. Что-то металлическое зловеще блеснуло в его руках.

– Эщкере, – прошипел он.

«Ну, уж нет», – сгруппировался я и с криком «Господи, помоги!» вдавил в пол педаль газа. Корейский Солярис рванул с места, как велосипед, подорванный на противотанковой мине. Из колонок грянула «Ночь перед Рождеством» Сектора Газа, и я на своем жёлтом коне ворвался в лесополосу.

Спустя пять минут истерических метаний я смог наконец вырулить на дорогу. Каким-то чудом мне удалось не повредить арендованную машину. На улице закончился моросящий дождь, а на автомобильной панели мягко светила икона Ангела-Хранителя. Я выдохнул.

С такси я расстался без сожаления. Вообще, вся моя жизнь в Москве учила меня расставаться без сожаления. За время работы в такси я заработал плюс 5 кг на боках, межрёберную невралгию и двенадцать штрафов. Денег не заработал. Зато мы записали ещё одну песню. Теперь в моём арсенале было три песни и клип. Уже кое-что.

Однако моя провинциальная натура требовала справедливости:

– Гена, доколе? – кричал я в трубку своему престарелому продюсеру. – В конце концов прошло уже девять месяцев! За это время можно было зачать, выносить и родить целого человека! А ты не можешь записать обещанные пять песен!

– Икар, пойми, в мире шоу-бизнеса изменились обстоятельства.

– Какие ещё обстоятельства, Гена?

– Меня бросила жена.

– Она тебя бросила пять лет назад!

– А болит, как вчера, – и, закашлявшись, бросал трубку. Потом перезванивал и в качестве извинений за задержку обещал записать ещё одну песню дополнительно.

– Обещаешь?

– Слово пацана.