Она умерла с мыслями об уже умерших детях. Тяжелее смерти я представить не могу и не хочу. Столько лет летал к ней, а теперь прилетел к её могиле.

У нас свой, оплаченный на сотню лет вперёд, и потому не такой заросший участок – для семей из земных поселений Уксунйоки и Суоярви. У дальнего края пустые места для родителей бывшей супруги, и ныне здравствующих, а так же её братьев, продолжающих игнорировать могилу сестры. Стою среди бетонных надгробий. Здесь, в самом центре – место для меня. Хочу ли я оказаться на два метра глубже, чем сейчас стою? Нет, наверное нет.

Грей, я был в экспедиции, когда умер мой сын. Сгорел за две недели. Рак лёгких в терминальной стадии. Обнаружили случайно, думали, что бронхит.

Сообщение дошло до меня только по окончании экспедиции. Такие у нас в Комитете правила: прямой связи с внешним миром на период экспедиции быть не должно. Я уже не помню свою реакцию, не помню, какими успокоительными меня кололи до самого прилёта на Альфу. Даже сейчас не сразу вспомню, сколько ему было лет, семь ли, десять ли. Только с тех пор, как дотронулся до могильной плиты Вилена, я стал разговаривать сам с собой. Говорил не с собой именно, а с ним.

Среди моих коллег много людей с психическими отклонениями. Работа у нас – не из лёгких. Пять лет – считай уже ветеран. Болтуны или молчуны – не редкость. Это считается более-менее нормой, психиатры об этом знают. Каждый справляется со стрессом так, как может. Кто-то беговую дорожку топчет сутками, кто-то половыми излишествами извращается, лишь бы до членовредительства не дошло!

Посиди месяц на спутнике, общаясь только с шестиногими роботами – сам начнёшь болтать со всеми механическими помощниками. Не удивлюсь, если ты свою урну за хранение этанола благодаришь время от времени. Мы, разведчики, так же благодарим железки за помощь. Шестиногие роботы – нам почти братья. Определённые серийные номера роботов закрепляют за каждой группой разведчиков, если это приносит психологический комфорт людям.

В один день меня вызвал к себе Командир и сказал, что мои коллеги волнуются, ведь я, в отличии от остальных, стрессующих, разговариваю с умершим сыном. Называю его по имени, пытаюсь обучать чему-то, рассказываю о том, что предстоит в грядущей экспедиции. Да, я несколько съехал с катушек. И не несколько, раз дошло до начальства! Меня в таком состоянии нельзя было отпускать в очередную разведывательную миссию. Потому мы с Командиром заключили джентльменское соглашение: он закрывает глаза на мои разговоры, а я вместо Вилена, обращаюсь к умершему сыну по своему позывному – Поллукс.

Да, у меня тогда был позывной "Поллукс", так как меня и называли в школе. Ты и сам мою фамилию не с первого раза выговаривал. "Уксунйоки" для тех, кто впервые слышит или читает – это что-то между уксусом и Йокогамой. На том и порешили. И у меня получалось очень даже неплохо. Поллукс за те года, сколько я с ним говорил, вырос в личность и многие моменты знал лучше меня, помнил лучше меня, а местами говорил за меня. Это звучит страшно, но я так жил и я так давал результаты на спутниках и астероидах. У меня стаж – двадцать семь лет в Комитете Дальней Космической Разведки. И то, что сейчас я нейтрально отношусь к именованию моего ведомства, не стучу каблуками, не ору гимн – заслуга в том числе Поллукса.

Разложив живые цветы, обхожу каждое надгробие и мысленно прощаюсь с теми, чьи имена вырезаны лазерным лучом. Мне хотелось бы, чтобы это был мой последний прилёт на Альфу.

Я из рода Уксунйоки, потому что мои предки жили на Земле у реки Уксун. Моё имя Пауль, потому что мою мать звали Паола. Отца звали Карле, поэтому я Карлесен. Мою усопшую супругу звали Клара, она была отличницей и лучшей ученицей в нашем классе. Первая девочка, рождённая на колониальном корабле "Красин". Её назвали в честь соратницы Первых Вождей. Моего сына звали Вилен, в честь одного из Первых Вождей. А приёмных детей-близнецов зовут Рево и Люсия. Тут не нужно объяснений.