После завтрака я умыла опухшее лицо и направилась к комнате Габриэля. Встав у двери, облокотилась о стену. Он сказал, что встанет примерно в это время и мы решим пару важных дел. Из соседней комнаты слышались крики. У его хозяина, а точнее хозяйки – матери Ольгерта – день не задался с самого утра. Я слышала, как бились чашки, как рыдала прислуга, но суть конфликта разобрать не смогла. Вскоре, как только шум стих и бледные служанки выбежали из не самого радушного места, дверь в спальню Габриэля приоткрылась.

– О, ты тут? Отлично, – шёпотом начал он. – Не говори ни слова. Я сейчас зайду к маме, потом пойдём. Лучше спрячься за цветами, чтобы она тебя не увидела, хорошо? – уже подталкивая меня к самому неприметному углу коридора, шептал он.

Я робко кивнула, уходя в тень, а тот, нервно вздохнув, поправил одежду и, натянув на лицо самую милую улыбку из всех, тихонько постучался в дверь спальни своей матери; послышался злой крик.

– Мамочка, это я, Габри, – слащавым голосом пропел младший брат.

Если бы я не видела его раньше, решила бы, что вот он – настоящий Габриэль.

Дверь открылась, и тонкие руки буквально втащили младшего сына в темноту чужой комнаты. Послышался смех, его сменил вой, а после всё снова затихло. Ольгерт помнил мать довольно эмоциональной, тёплой и идеалистичной. Я же видела совсем другую картину. И вероятно, раньше всё было не так плохо.

Опустив взгляд, потёрла слегка саднящие после падения ладони. Тема матери была болезненной как для меня, так и для Ольгерта. Часть моей души тянулась познакомиться со знакомой незнакомкой, которая так тепло обнимала Ольгерта в детстве и говорила, как сильно любит его. Я физически могла погрузиться в эти дорогие и, несомненно, очень важные воспоминания, пропитанные светом, добром и абсолютной любовью. Чувствовать тёплые ладони, убирающие со лба спутанные кудрявые пряди; горячие поцелуи; тихую колыбельную, прорвавшуюся даже сквозь долгие годы одиночества, оседающую глубоко в сердце; мягкий шёпот, сладости, сияющие глаза матери…

Я с силой закусила губу. Память Ольгерта смешивалась с моей, выворачивая душу наизнанку. Держать лицо, когда изнутри тебя переполняет такая буря, невозможно. Поэтому мне пришлось оборвать поток воспоминаний и сосредоточиться на реальности.

– Слишком насыщенное утро… – вздох вырвался сам собой.

– Согласен, – послышалось откуда-то сбоку. Я вздрогнула, увидев слегка бледного Габриэля. – Пойдём, я закончил с приветствиями.

Идти пришлось не долго. Я хорошо знала дорогу в нужную комнату, поэтому даже особенности декора, встречающиеся по пути, не вызывали во мне интереса.

Слуга, яро охраняющий покои Ольгерта, распахнул перед нами двери, и я вошла в комнату бывшего хозяина этого тела – тёмную, зашторенную, мрачную обитель зла. Вещи и мебель были разбросаны: видимо, тут происходил обыск, а после никто порядок так и не навёл.

– Так. Теперь доставай свою самую приличную парадную одежду и переодевайся. Надо выбрать, в чём ты пойдёшь, – плюхаясь в чёрное кресло, махнул рукой Габри.

Приказав слуге накрыть стол, подросток схватил валяющуюся у его ног книгу и, закинув ноги на подлокотник, погрузился в чтение. Я же стала собирать вещи, не зная, во что лучше переодеться.

– Только без глупостей. Уверен, даже если никто не нашёл ничего подозрительного в твоей комнате, запрятать ты мог всякое. Не предавай наше доверие и будь хорошим мальчиком.

Кивнув, я вспомнила, что Ольгерт и правда спрятал тут ключи от своей лаборатории. Возможно, их не нашли. А если не нашли – значит, у меня есть место для отступления.