Скрипнули ворота. Ещё полминуты было более-менее тихо, а потом до слуха стал доноситься гул разъярённой толпы. Множество голосов сливались воедино, не давая понять ни словечка. А после послышались удары о карету. Сначала что-то кидали, а после и вовсе начали шатать транспорт. Лошади жалобно ржали, но карета не останавливалась, не особо быстро петляя. Наконец, стали слышны отдельные слова:

– Смерть убийце!

– Да будет народная казнь!

– Он убил моего сына, сжёг мой дом, теперь я убью его брата и сожгу его живьём!

Меня проклинали, угрожали, унижали бесконечными криками. И я понимала, что они правы. Что Ольгерт действительно заслужил совсем не ту свободу, что досталась мне.

Я смотрела в пол, на свою новую обувь, на ноги брата и думала о том, что, приказывая зашторить окна, тот на самом деле позаботился обо мне. Что он подумал обо мне, человеке, сломавшим его жизнь. Я бы не смогла быть настолько сильной. Будь я на месте Михаэля, а дядя на моём, я бы вытащила дядю на крышу и дала людям выплеснуть на него свой гнев… Но брат Ольгерта был человеком лучшим, чем я. Хоть и вредил тому по малолетству знатно.

– Спасибо, что позаботился обо мне, – честно произнесла я, когда толпа рассосалась и мы наконец поехали быстрее.

У меня даже вышло чуть легче дышать, стоило толпе стихнуть. На арене впечатления от публики были другие. Там я не боялась, что ко мне кто-нибудь прыгнет и начнёт убивать. А вот здесь шанс того, что дверь выломают или подожгут, был намного выше.

– Хватит говорить слова для тебя не свойственные, меня от этого в дрожь бросает, придурошный.

Михаэль поморщился и закрыл глаза, как бы заканчивая этот глупый диалог. Я же пристально рассматривала расслабленную фигуру мужчины, который совсем меня не боялся.

«С придурошными нужно быть осторожнее, братик. Будь на моём месте оригинал, он мог бы что и натворить. Память Ольгерта даже без его души очень легко и непринуждённо прямо сейчас предлагает мне придушить родственника, забрать кольцо, угнать лошадь и скрыться в неизвестном направлении. Горящая огнём метка, кажется, против этой идеи. И я с ней согласна. Такого „подарка“ Михаэль не заслужил. Посмотрим, что там дома будет. Нужно дождаться, когда срок гиганта подойдёт к концу, и вернуть обратно магию. А после… если его смерть свяжут со мной, скроюсь, забрав немного ценностей, и постараюсь сделать так, чтобы меня не нашли и не убили за новое правонарушение. Да, планы, конечно, наполеоновские. И отнюдь не весёлые».

– Не могу ничего обещать, – скромно улыбнулась я.

А карета всё продолжала и продолжала везти нас в особняк бывшей семьи главного злодея современности.

Особняк, знакомый мне по воспоминаниям Ольгерта, создавал впечатление напыщенной скромности, то есть он был большим, но внешняя отделка разительно уступала внутреннему наполнению. Если фресок, лепнины и колонн в полной мере не было снаружи, то они обязательно находились внутри. Само здание построено с некой отсылкой на местное рококо, лишь только более мрачное, будто бы один из создателей желал вычурности, подвижности и света, в то время как второй стремился к тьме и минимализму. Так что снаружи это было весьма чудесное тёмно-синее здание, а внутри… Внутри глаза рябили от обилия деталей. Вроде как мама Ольгерта их просто обожала. Средний сын же никогда особого внимания на них не обращал, воспринимая как данность.

Карета остановилась, стоило проехать чудесный зелёный сад и добраться до главного входа. Брат разрешил расшторить окна, когда ему надоел мой пристальный взгляд, так что я во все глаза (во весь единственный здоровый глаз) любовалась открывшимися пейзажами. Мне даже не мешало то, что окончательно стемнело и электрических фонарей в этом мире ещё не завезли. Дверь кареты открыл дворецкий, помогая Михаэлю выйти к выстроившейся в ряд немногочисленной прислуге. Я знала, в этом месте работает куда больше людей.