Я медленно поднялась и, бросив взгляд на зеркало, в котором отражался бледный и измученный мужчина – я, пошла за братом. На свободу.

Свобода пахла конским навозом и мокрой псиной. Клубились тёмные облака, нависая над нами, будто бы желая обрушиться вниз; под ногами плоской брусчаткой выложен пол; по сторонам виднелся сочный зелёный сад – трава бывает такой только весной – и забор, массивный каменный забор высотой метра три. Вдали виднелись ворота со стражниками. Но мы направились не к ним, а в сторону пристройки. Там, кого-то заметив среди коней и повозок, Михаэль махнул рукой и пошёл к лавочке, находящейся в тени раскидистого дерева. Я последовала за ним, едва оторвавшись от любования лошадьми, каретами, цветущим парком и этими чудесными хмурыми облаками. Всё завораживало меня, голова не могла перестать крутиться. Это была жадность, жадность человека, обречённого на смерть. Жадность того, кто хотел свободы, хотел побыть вне четырёх стен, вне давления арены или с видом чуть лучше, чем из окна камеры. И вот теперь я могла любоваться курящим братом, бросающим на меня нечитаемые взгляды; следами навоза на земле и весной. Настоящей весной, случившейся в моей жизни.

– Ну и что ты лыбишься? Иди сюда и сядь. Раздражаешь.

Михаэль бросил окурок и прижал его ботинком. Я послушно засеменила к нему и плюхнулась рядом, вытягивая вперёд ноги.

– Брат, сегодня такой чудесный день, мне так нравится. Эти тучи, эта зелень…

– Идиот, в каком месте я тебя спрашивал, что тебе нравится?

– Ты спросил, почему я улыбаюсь, брат, – промурчала я.

Михаэль выдохнул и поднялся. Я незаметно – как истинная леди, не иначе – сплюнула кровь. К нам подъехала карета, запряженная тройкой чёрных лошадей. Они были большими и сильными, выделяясь среди себе подобных. Всё-таки семья Ольгерта была небедной. На карете виднелся герб семьи, к которой Ольгерт принадлежал теперь немного иначе. Хотя что это я. Истинный Ольгерт прохлаждается в аду – в ином положении тут только я.

Кучер спрыгнул на землю, желая открыть нам дверь, но Михаэль его остановил.

– Раб, а ты мне на что? Открой дверь и помоги забраться.

– Куда едем? – спросил кучер.

Я нахмурилась, но всё-таки подошла к карете. Дёрнула за ручку, отворяя дверь, и с немым вопросом распахнула путь внутрь.

– Домой. – Михаэль самодовольно улыбнулся, но заметив, что мне данное «унижение» как зайцу морковка, цыкнул и полез внутрь.

– А мне можно с тобой сидеть или лучше с кучером? – заглядывая внутрь, спросила я.

«В прошлой жизни мне хотелось иметь брата, который бы защитил случись что. Интересно, если я буду хорошей, мы поладим?»

– Залезай уже сюда.

Пожав плечами, я забралась в карету. Дверь за нами всё-таки закрыл кучер; щёлкнул замок. Я уселась на мягкий тёмный диванчик ближе к окну и облокотилась о спинку, наслаждаясь удобствами. Вообще, в жизни я видела карету только один раз и то в музее. Побыть в ней для меня было в новинку, и я была безмерно этому рада.

– Закрой шторы, – стоило нам двинуться, произнёс сидящий напротив Михаэль, заметив, что я, оглядев и ощупав всё, до чего могла дотянуться, уже во всю таращусь в окно.

– Зачем? Там такой вид красивый, брат, – нахмурилась я.

– Закрой и сядь подальше от окон, Ольгерт, – скрещивая руки и смотря на меня тяжёлым взглядом, потребовал мужчина. На его пальце сверкнуло кольцо, так и напоминая о моём месте в этом мире.

Я робко кивнула, плотно зашторивая окна, и уселась в самый центр. Мне и так многое позволили. Каюсь, думала, буду бежать за каретой до первого публичного дома, где меня и продадут. А вот нет – еду вместе с Михаэлем, причём в дом Ольгерта, а не на распродажу рабов.