От призывов и угроз застучало в висках. Елизавета тряхнула головой, словно желая выбросить ужасные мысли, но тут взгляд упал на объявление о приёме на работу на немецкие склады. Советским гражданам сулили хорошую плату, питание, отсрочку по отправке в Германию.

– Не дождётесь, – буркнула она и припустила бегом, больше не обращая внимания на листовки, облепляющие столбы.

Пункт выдачи пайков ещё не открылся, но там уже шумно толпился народ. Елизавета встала в конец длинной очереди, настроилась на длительное ожидание. В голову полезли мысли о вчерашнем происшествии с травлей овчаркой, о партизанах, антифашистских группах и о том, как бы примкнуть к какой-нибудь из этих организаций.

– Где наши? Что слышно? – тихо прозвучал над ухом знакомый голос.

Она оглянулась. Несколько секунд всматривалась, пытаясь вспомнить невысокую женщину, обратившуюся с вопросами, какие с самого начала войны знакомые задают друг другу при встрече. Ни точки-родинки над пухлой верхней губой, ни рвано стриженной чёлки, едва достающей до края тонких бровей, она прежде не видела. Лишь тёмные искрящиеся глаза и такой знакомый голос… Молнией блеснула догадка: тогда голову венчал красный колпак с оторочкой, а лицо было наполовину прикрыто ватной бородой и усами.

– «Чарный Петрусь»? – выдохнула взволнованно.

– Точно, Елизавета Тихоновна, – услышала в ответ. – Не ожидала, что вы меня после новогоднего маскарада так быстро признаете. Кстати, я тогда толком и не представилась. Антонина Ивановна меня зовут… Так что на фронте? Есть ли какая информация?

– Мы с детками среди поляков живём. Могу судить только со слов соседки, у которой за хозяйством присматриваю. Она немецкие газеты читает, иногда рассказывает. Те в основном сообщают о своих победах на всех фронтах. Но одна статья меня сильно порадовала. Написали, что нашим пионерам и комсомольцам так вбили в головы коммунистические идеи, что выбить их можно только вместе с жизнью.

– Ай да советская школа, – заговорщически шепнула собеседница. – Знаете что, а давайте ещё поговорим после того, как талоны отоварим. Получу паёк и подожду вас вон на той скамейке под акацией.

Елизавета согласно кивнула.

Неожиданно, как из-под земли, вырос патруль. Люди притихли. Два полицая следовали вдоль очереди, пристально вглядываясь в лица, расталкивая людей, державшихся группами. Время от времени хватали то одно, то другого за рукав выше локтя.

«Снова ищут евреев, – поняла Елизавета. – Видно, не всех ещё в гетто согнали».

Издалека стали доносится звуки, характерные для стройки.

– Дз-з-зынь-дз-з-зынь, дз-з-зынь-дз-з-зынь… – равномерно, словно часы, звенели пилы.

– Тум-тум, тум-тум… – гулко разносились удары молотков о дерево.

Патрульные подошли совсем близко. Узнав в одном из них «старого знакомого», Елизавета уставилась в землю.

– Слышь, снова виселицы строят? – ухмыльнувшись бросил тот напарнику. – Ког’да всех жидов перевешают, за советок примутся. Да туда им и дорог’а.

В душе Елизаветы вскипела злоба. «Что б тебя самого вздёрнули, прихвостень фашистский!» – подумала она, еле сдержавшись, чтобы не выплюнуть эти слова негодяю в лицо. Она была уверена, что так и поступила бы, но дома ждали дети.

На счастье, евреев здесь не оказалось. Полицаи скрылись из виду, но люди больше не говорили вслух, лишь боязливо перешёптывались.

Получив заветные пайки на всю семью, Елизавета убрала провизию в тряпичную сумку и поспешила под акацию ждать новую знакомую.

Антонина Ивановна догнала почти сразу. Присев на другой край скамейки, она достала из сумки листовку. Сделала вид, что читает. Потом протянула и непринуждённо спросила: