– Ны знаю, как будете делить, но более нет.

– Дай Бог тебе здоровья, – прослезившись, прошептала Елизавета.

– Г’лавное, за ребёночка моего Серёженьку попросите, – добавила та, молитвенно сцепив руки.

Вдруг она приложила палец к губам, насторожилась, прислушиваясь. В приоткрытую дверь просунулась белобрысая голова с половиной лица, другую закрывала длинная чёлка в мелкий завиток.

– Здрасть, – проговорили ярко накрашенные губы.

– У-уф, это ты, Катюха. Иди знакомься, у нас тут новые соседи.

– Мам, холодно, бр-р-р, – вклинился Николай. – Печку-то когда топить будем?

– Вынеси пока золу на двор, сынок, тогда и затопим.

После трудного дня, детей начало морить в сон раньше обычного.

Елизавета застелила постель, нагрела воду.

– Ванны нет, – сказала со вздохом. – Будем мыться в тазу.

– Мама, давайте только не сегодня, – взмолился Коля.

– Вижу, что валишься, но помыть ноги надо обязательно.

– Пусть девчонки моют. У меня чистые!

– Быстро садись на табуретку, – распорядилась Елизавета, наполняя таз из чайника.

Коля уселся. Закатал брюки, стянул носки.

– Посмотри, чернота какая!

– Вы что, мама, не видите? Это же загар!

– Окунай, говорю, – за строгим тоном Елизавета едва скрывала улыбку, потом не выдержала, рассмеялась: – Смотрите-ка, люди добрые, загар-то грязью потёк!

Коля, бубня, принялся отмывать пятки.

– Зато я первый в кровати место займу! – сказал он, обтирая ноги полотенцем.

– Ма-ам, чего он? – заныла Арина.

– Да просто дразнит тебя, а ты не поддавайся. Запомни: бьют того, кто плачет. Давай-ка лучше свои ножонки. Намою, с чистенькими легко спать будет.

Арина показала язык. Брат хихикнул, натянул одеяло на лицо. Маленькая захныкала.

– Коль, да угомонись ты уже, – вклинилась Надя. – Разошёлся к ночи ребёнка дразнить.

– Прекратите все, – строго оборвала Елизавета. – В доме, кроме вас, ещё дети есть, они тоже спать хотят.

Наконец пришла счастливая минута, когда после бесконечного дня удалось прилечь: пусть не вытянувшись во весь рост, чтобы не задеть Надю на противоположном конце кровати, но хотя бы просто не стоять на ногах.

Какая бы смертельная усталость на накрывала на Елизавету в последние три месяца, она ни одной ночи не засыпала без мысли о муже.

Сейчас виделся Дом культуры в селе, где стояла воинская часть. Она сама – двадцатичетырёхлетняя Лиза, бегущая пять километров через поле, на танцы. Пригласивший на вальс высокий лейтенант в безукоризненно сидящей форме, при кобуре. Кто кому вскружил тогда голову, Елизавета не могла ответить, но больше они не расставались.

Сейчас явственно представлялись легкие касания спинами на кухне. Ладонь, как бы невзначай, накрывающая другую, лежащую на столе. Пальцы, нежно скользящие по волосам, при мимолётной встрече за делами по дому.

А потом рождение старших детей-погодок. Арина, подоспевшая через пять лет после сына. Вскоре вот – новый, ещё не родившийся, малыш. И вовсе не потому, что так положено. Они с Павлом страстно желали появления детей и любили, когда только ещё задумывались об их появлении.

Проклятая война-разлучница оставила лишь воспоминания.

Елизавета проснулась на рассвете. Где-то далеко голосили петухи. Дом же казался тихим и умиротворённым, словно и не было поблизости зла.

Вышла на двор. Постояла в задумчивости, подняв глаза: тусклое солнце, расталкивая облака, с трудом вскарабкивалось на небо. «Даже ему приходится бороться за место на небосклоне, что уж говорить о нас – смертных», – подумала она и принялась набирать в подол фартука дрова…

Вернувшись растопила печь. «Продуктов осталось с гулькин нос, – размышляла, шевеля занявшиеся огнём полешки. – Надо срочно где-то найти работу».