Вскоре за стеной заплакал ребёнок. Зазвучали тихие голоса.

Елизавета подбросила в топку дров, вышла за водой. У колодца догнала Варвара.

– Как спалося на новом месте, Елизавета Тихоновна? – спросила та, бросая ведро в воду. – Шо-то вы раненько проснулися.

– Хорошо спала, Варенька! Детки до сих пор похрапывают, а я привыкла с петухами вставать. Мама говаривала: «Кто рано встаёт, тому Бог подаёт».

Соседка согласно закивала, принялась крутить рукоять скрипучего ворота, наматывая цепь.

– А я бы и рада подольше в постельке поваляться, да Серёженька лениться не даёт, – вытащила колодезное ведро, перелила воду в своё; бросила снова.

– Сколько сынку-то? – поинтересовалась Елизавета.

– Осемь месяцев давеча стукнуло. Покамест сама кормлю – грудь-то он какую отрастила. Но и кашкою на молочке сынок не брезговает… У Катюхи – доченька. Так той поболе будет, годик уж. Своими ножками пошла. И как не пойти-то с мясца да с молочка?

«Откуда такое богатство?» – удивилась Елизавета, но спросить не решилась.

Варвара, похоже, поймала её растерянный взгляд, потому что, зачерпнув воды, сразу принялась объясняться.

– Елизавета Тихоновна, вы не удивляйтеся. К нам с Катюхою, как бы это помягчэ выразиться… – она помолчала, взбила волосы на макушке. – Немчыки захаживают… Ну во-от, так и знала, шо возмутитися – вон как глаза затарасшылы.

Лиза отвела взгляд, устыдившись, что не удалось скрыть оторопь. Бросила освободившееся ведро в колодец.

– Но шо ж нам – брошенкам с детями на руках – делать прикажити? – продолжала Варвара. – Я ради свово дитятка, шо хошь перетерплю. А коли надобность будет, под кого хошь лягу. И нихто меня за то не осудит, потому как о кровиночке своей пекуся.

– Я, Варенька, никого и ни за что не осуждаю, – проговорила Елизавета спокойно. – Каждый вправе жить, как подсказывает сердце. Скажи только, кто с детками, когда вы гостей развлекаете?

– У Катюхи в комнате укладываем. А «эти-то», – Варвара презрительно поморщилась, – заполночъ являются. Злятся, коли деточки закапризничают… Елизавета Тихоновна, а может, вы возмётеся за ими приглядывать. Мы ж с Катюхою расплатимся. Денег «эти» нам, конечно ж, много не дають, только подарочки всякие, сигареты да продукты. Так макарон ихних да муки вам выделим.

Елизавета согласилась.

Поздним вечером на общей кухне Варвара шепнула:

– Скоро гости пожалуют. Малые спят, – кивком позвала за собой. – Пойдёмте, г’лянете, куда бежать в случае чего.

В комнате при свете настольной лампы прихорашивалась Катерина. Жирно нанеся помаду морковного цвета, она то выпячивала, то втягивала пухлые губы.

– А-а, это вы, Елизавета Тихоновна, – протянула шёпотом, не отрываясь от круглого зеркала в ажурной оправе; взбила густые волосы. – Вы сами-то идите спать ложитеся. А коли наши записшат, вам тут шаг’ шаг’нуть. И сразу ротушки соскою им затыкайте. Вон там на столике бутылочки с молочком.

Елизавета помолчала в задумчивости.

– Нет. Я, пожалуй, здесь останусь. Мои угомонились. Да они и постарше – не станут крик поднимать и ночью по дому шастать.

– Вот и ладненько, – Катерина манерно поднялась со стула, потянула за бока едва прикрывающую колени узкую юбку. – А мы – на работку.

Подруги, взявшись под руки вышли. Елизавета прилегла на диван с мыслями о том, что согласилась бы на свидание с немцем, разве только планировала бы его там прикончить. Но соседок не осуждала. Её больше заботило, что завтра будут есть собственные дети.

В прихожей засуетились. Послышалась тявкающая немецкая речь. Судя по интонациям, гости осыпали молодушек комплиментами. Вскоре голоса стали едва слышны.