– И о каком же?

– Вы осматривали руки покойниц?

– Ну да, – с некоторой подозрительностью ответил доктор.

– Что о них можете сказать?

– Не совсем понимаю вас, Леонид Алексеевич.

– Руки крестьянок, мещанок или прачек?

– Ах, вы об этом… – смутился Руфим Иосифович. – Честно говоря, мне даже в голову эта мысль не пришла. Я не слишком пристально их… исследовал. Мне показалось, что это не слишком важно.

– Ладно уж. Что ж, господа, пора приступать к дознанию. Яков Яковлевич, вам самая трудная задача: найти продавца платьев. И мне кажется, что преступник их приобрёл в другом городе, возможно даже, губернском, или в столице.

– Такое количество наш разыскиваемый мог купить сразу на фабрике, – дополнил Коцинг Леонида Алексеевича, но тут же спохватился: – Мне задание понятно.

– А ты что, Роман Сергеевич, притих? Мысли есть?

– Кое-какие есть, тем более что Болеслав Иванович сможет подсказать.

Упомянутый Подгурский приосанился.

– Конечно, одну имеем цель.

– Вот и ладушки. Тогда в путь, господа.

Андрей Иванович расстегнул ворот мундира. Теперь ему доставляла неудобство жара. Кабинет более стал походить на баню, нежели на присутственное место. Хотелось не только скинуть форму, но и забыть о петербургских гостях и о тех неприятностях, которые, как исправник полагал, ещё впереди. Столько насильственных смертей молодых девиц – и ни одного задержанного. Да что там задержанные! Их можно целый уезд найти, а вот ни одной личности так и не установлено. А всё этот Подгурский, будь он неладен. Судебный следователь! Только штаны на службе протирает, а не преступников ищет. Хорош уезд! Ни одного толкового чиновника, одни бездари и тупицы.

Исправник хотел помолиться, но только поморщился. Хотел было повесить икону в кабинете, но посчитал такое действо кощунственным. Сюда приходят разные люди, в том числе и церковные служители. Подошёл к окну, из которого были видны луковки куполов Богородичного Успенского монастыря, осенил себя крестным знамением.

– Господи, пронеси напасти стороной. Не дай рабу твоему Андрею пропасть в геенне огненной.

Дай силы вытерпеть беззакония и поношения, – снова крестное знамение.

Знал же ранее, что стоит самому вмешаться в расследование этого Подгурского, но лень-матушка взяла верх и нашёптывала, что, мол, и так все обойдётся. Ан нет, из самой столицы пожаловали, и по глазам видно, что не с простым заданием, а хотят, ироды, то ли в отставку отправить без содержания, то ли в какую-нибудь глушь загнать, в лучшем случае – становым. К его преподобию надо бы наведаться, хотя болен епископ, которую неделю с ложа не встаёт… Хотя чем тот может помочь? Благословением на правое дело? Нет, надо к архимандриту Ионникию – с ним и столковаться можно, и помощи и заступничества в нужную минуту попросить.

Но потом настроение изменилось. «Что это я всё об этих святошах? Ничего ещё не случилось. Ну, приехали господа из сыскной полиции нам, сирым и убогим, помочь. Ведь не только девицами приходится заниматься, а всем уездом, а это серьёзнее каких-то гулящих женщин. Так что страшного ничего нет – приехали, походили, поговорили и… уехали восвояси».

Но потом исправнику захотелось навестить уездного предводителя дворянства действительного статского советника Буткевича, памятуя о бурной юности последнего. Будучи студентом Императорского Санкт-Петербургского университета, юный Миша связался с народовольцами, даже распространял печатные издания противоправительственной организации, а после покушения на шефа жандармов генерала Дренте льна 13 марта 1979 года был заключён в Литовский замок. Но папенька, имевший в Тихвинском уезде самое большое поместье и около десяти тысяч десятин земли, задействовал все свои столичные связи, и… сын отделался лёгким испугом.