– Стало быть, столичные сыщики уже взяли след? Или только намереваются начать расследование? – Буткевича, честно говоря, не интересовало само дознание, но он чувствовал определённую ответственность. Ведь его выбрали в уезде предводителем дворянства, и хотя должность не предусматривала вмешательства в полицейские дела, спокойствие мещан было важнее. Не хотелось, чтобы распространялись по городу слухи один нелепее другого и чтобы об этих слухах приезжие гости доложили вышестоящему начальству, в том числе и самому государю.

– О! Слишком ретиво. Боюсь, как бы они не поломали в спешке ног.

– Ух вы какой! – Михаил Николаевич погрозил пальцем исправнику. – Надо было раньше, Андрей Иванович, найти преступников. Тем более вы говорили, что хотели назначить каких-то крестьян убийцами.

После пятого смертоубийства исправник Гречёв на самом деле подыскивал кандидатуры для назначения убийцами. И чтобы слухи пресечь, и чтобы народ успокоить. Но как узнал об этом господин Буткевич, было не совсем понятно. Андрей Иванович говорил об этом только судебному следователю Подгурскому. Неужели тот обо всех разговорах докладывает предводителю дворянства?

– Так и сейчас не поздно, – проговорил Гречёв, глядя в глаза Буткевичу.

– Непременно попробуйте. Не хотелось бы выносить сор из нашей избы. Мы сами за собой можем убрать. Не так ли, Андрей Иванович?

Шереметевский знал по опыту, что спустя несколько недель, а не то, что месяцев, как сейчас, свидетель вспоминает не то, что было, а свои рассказы сторонним людям, дополненные фантазией. Но всё равно имелась необходимость «перерасспросить», как он иной раз называл эту процедуру.

Первым опрашиваемым оказался молодой человек двадцати с небольшим лет, с рыжими, словно мех лисицы, волосами и с веснушками не только на щеках, но и на лбу. Жиденькие волосы неопределённого цвета кустисто росли на скулах. Бледные, почти прозрачные глаза смотрели заискивающе, словно хотели сами, независимо от хозяина, угодить собеседнику.

– Так, значит, ты с утра выехал? – спросил Леонид Алексеевич.

– Не, – покачал головой молодой человек, – не с утра. Я так-то встаю рано, с нашим хозяином не забалуешь. Но сперва я по приказу Матвея Семёныча…

– Хорошо, пусть будет не с утра, но час-то припоминаешь?

– Ну да, – юноша почесал затылок, словно от того зависел точный ответ. – Часу эдак в восьмом. Ага, как раз в ту пору в монастыре колокола пробили. Вот меня Матвей Семёныч и направил на Красную улицу – забрать товар. Я хотел сперва по мосту через ручей ехать, ну, тот, что по Устюговской улице, но стало времени жалко, и я мимо пруда двинул, а там дальше через ручей. Место для переезда там очень хорошее, ног и тех не замочишь. Так вот, ещё не доехал до ручья, я ж на телеге сидел, с высоты видел, так вот, глянул в сторону, а там вроде цветного мешка что-то лежит.

– Мешка?

– Ну да, я сперва платье увидел. Думаю, дай посмотрю, может, кто-то что ценное обронил. Вот, я туда, а там баба молодая. Я ж думал, прилегла отдохнуть. А оно вона как… Лежит и не дышит. Я испугался – и мигом за городовым, благо он недалеко службу несёт. Вот и всё.

– Стало быть, – Шереметевский так пристально смотрел в лицо молодого человека, что тот не выдержал и отвёл взгляд в сторону, – мешок заметил?

– Ну да, – кивнул собеседник, – мешок. Сдалека не видно. Если б я мёртвую заметил, то ни в жисть бы не подошёл. С детства покойников боюсь.

– А чего тогда с убиенной кольцо и крест снял? – Леонид Алексеевич не отводил взора, да и говорил тихим уверенным голосом.

– Я… – И молодой человек прикрыл рот ладонью, словно высказал крамольную мысль. – К-к-какое кольцо? – заикаясь, спросил он, но глаза у него забегали, и стало видно, что ему будто некуда деть руки. Словно они живут помимо хозяина.