Все, кто жаждой затишья больны.
Ночь калошами облак раздавит
Надоевший окурок луны.
Позовет нас проснувшийся хаос,
Будет космоса рвать он печать.
Будет ветер глухой, задыхаясь,
На последнюю астру ворчать.
В эту ночь на тебе заиграю,
Всю тебя я сыграю огнем.
Улыбнувшись надзвездному краю,
В эту ночь мы на землю нырнем.
«Нервный ветер у ворот…»
Нервный ветер у ворот
На кого-то рвет и мечет.
Замечтался юный вечер,
Ловит звезды лунный рот.
Звезды вьются из реки.
Звезды точат свод хваленный.
Звезды – нервные комки
Истерической вселенной.
Пара глаз – замочных скважин.
Два затвора хладных век.
Вот и всё. Как был отважен
Тот, кто звался человек!
«Созвездья, падайте от смеха…»
Созвездья, падайте от смеха,
Копайтесь в животе ночном.
Я в этот мир на вас приехал
С довольно странным багажом.
Не знаю, где и с чем граничит
Мой каждый шаг, мой каждый стих,
На белом мраморе страничек
Я в ночь раскладываю их.
И всё, чем Русь дурачил Киев,
Чем в Азию Египет ныл…
Ах, эти праздники людские
Для нас давно отменены.
И не люблю я эти звоны,
Любима ты, свирель пера.
Страница в час святой, бессонный
Моя маца и просфора.
«Всю ночь не молкнет звезд набат…»
Всю ночь не молкнет звезд набат.
Луна, как воротник Медичи.
И где-то женщины визжат,
И муж бульварный ищет дичи.
Ни жен голодных не щадят,
Ни детской юбочки короткой.
А фонарей на площадях
Просвечивают подбородки
И мелом там луна в затишьи,
Благословляя с высоты,
На стенах и на спинах пишет
Свои бездушные кресты.
«День, ты теперь не рабоч…»
День, ты теперь не рабоч,
Прячь под зарю свое рыло.
Ночь беспощадная, ночь
Пасть золотую раскрыла.
Окна полны, как бокалы,
Желтою кровью полны.
Лезьте из пальцев усталых,
Цепкие черти луны.
Буквы – хвосты да рога,
Образов черные кости.
Ну, и чтоб мир поругал,
Правду в зрачки его бросьте.
«Зари настойкой сумрак лечит…»
Зари настойкой сумрак лечит
От боли, песни и тоски.
На ветках золотых предплечий
Созрели тяжко кулаки.
Свинцом упасть как можно ниже
И вылиться, как динамит…
В гареме каменном, в Париже
Богиня снежная горит.
Бокалы налитые бедер.
Метелью тела ввысь бокал…
Эй, губы срама, что ж не пьете?
Вулканы-груди – молока!
На тротуар!.. В дыму окраин
Эрекции фабричных труб.
Была б она – ее бы Каин
Собой облил, – не кровью труп.
«Рай один у Магомета…»
Рай один у Магомета,
Рай другой у Моисея,
У Христа, у Будды рай…
Сколько раев!.. И всё это
Для тебя, моя Психея, —
Где же слаще – выбирай.
Раев тьма под мышкой бога.
На челе его широком
Столько нет еще морщин.
С каждым создал он пророком
Рай особый… Раев много.
Только ад – у всех один.
«У ночи смысл неизъяснимый…»
У ночи смысл неизъяснимый,
Улыбка вечности у ней.
У облак – солнц цветные гримы,
И есть во мраке звон лучей.
И весть иная, золотая
У слова черненького есть.
И в нем, как жителей Китая,
Мечей таинственных не счесть.
Тогда, как свиток, как папирус
Любая скручена строка.
И слышу я, как пламень вырос
На клумбе радужной зрачка.
И мрак не мрак, а пламень слабый,
В нем солнц зародыши кишат.
И у стиха она должна быть,
Но только скрытая душа.
«В какой-то песне, в чьей-то басне…»
В какой-то песне, в чьей-то басне,
В часовне звездоглавой чад.
Тысячелетия не гаснет
Луны пудовая свеча.
Знать, был не в малом деле грешен
Ее поставивший купец.
Не ты ль, господь, в снегу черешен
Пришел раскаянье пропеть?
Ступай, ступай, в грехах великий,
Пред человеком ниц пади.
За кровь младенцев и за крики
Стучи по старческой груди.
Узнай, как смертью святость пахнет
Узнай, что грех лишь только жизнь.
Узнай, что веры в черепах нет,
Узнай себя и отвяжись.
«Скребут, ладонью важно гладят…»
Скребут, ладонью важно гладят
Уставших муз на влажном лбу.
В ночах крупитчатых тетрадей
Мешочки плоские скребут.