Я ж иду, иду сегодня
Как вчера, третьего дня,
В край, что лед на солнце поднял,
В край, что там внутри меня.
«Столетий плыли корабли…»
Столетий плыли корабли,
Земли пахали сон глубокий,
И терном песен обросли
Поэтов каменные щеки.
Ловили слезы, звезды все
Зрачками жадными глотали.
И урожаем синей стали
Иных миров взошел посев.
И звон не молкнет ни на час,
Стального слова звон жестокий.
И вьются, громами стучась
О скалы туч, златые токи.
«Ты тянешь в топкий снег тетради…»
Ты тянешь в топкий снег тетради,
Твой зов, и ласков он, и строг.
Ладонью знойной череп гладит
И гонит кровь по жилам строк.
То стаей волчьей загорится,
Зрачками с отраженьем звезд,
Иль то серебреников тридцать,
Столетьям отданные в рост.
И воет млечный в небе черном,
И на земле метелей вой.
Слова – ветвящиеся зерна
Той песни мира бредовой.
«Земля, ты готовишь постель нам…»
Земля, ты готовишь постель нам,
Покрышку кует тишина…
В прыжке изогнулась смертельном
Наездницей тонкой луна.
Для звезд безопасною сеткой
Качается млечный гамак.
И звезды глотает нередко
Голодный поэт или маг.
Луною накурено густо.
Заждался и город, и весь…
Приди с головой Заратустры,
Топор золотой свой повесь.
«К созвездью Лиры, к Андромеде…»
К созвездью Лиры, к Андромеде,
К созвездью Геркулеса – мы.
С оркестрами закатной меди,
С ковригами и солью тьмы.
Есть там заоблачная Персия…
Клубится млечный там кальян,
Из радия там вьется песня,
Строфа из звездного колья.
Туда, туда гребем, быть может,
Туда летим наверняка…
Длинней и звонче всех гармошек
Разверзлась млечная река.
«Мне счастья иного не надо…»
Мне счастья иного не надо
Средь жизней и жизненных бед.
Как мать ребенку рада,
Так рад строке поэт.
Тропа, что змея золотая,
А ветер, как пес, у ворот.
Заря стеной Китая
Мне мудрость стережет.
Есть в мире безумная прелесть:
Терять, без возврата терять…
В боях леса разделись,
Сдались за ратью рать.
«Я знал, что буду я отвержен…»
Я знал, что буду я отвержен,
Что к черту буду послан я,
И стал от пламени я тверже
И сел быстрее на коня.
Лети, лети, мой конь крылатый,
Снопами пламени храпи.
Не кожа ли на мне, как латы?
Не терем ли заря в степи?
Туда, туда за алым тыном,
Внеси меня в тот яркий дом,
Чтоб сердце сжечь в хмелю пустынном
И, как пустыня, золотом.
«Вином зари клубится вечер…»
Вином зари клубится вечер,
До лунной кости жжет, мутит…
Одни и те же звезды мечет
На уж давно седом пути.
Зрачками огненными тихо
То вечность синяя глядит.
И знает лишь одна волчиха,
Кто там смеется впереди.
И молоком неутолимым
Творцов грядущего поит,
Чтоб Тибрами иные Римы
Струили жалобы свои.
«Влюбленный вечер засмеялся…»
Влюбленный вечер засмеялся
И грустным юношей умолк.
С ножом луны за фунтом мяса
Пришел разряженный Шейлок.
И ночь, прекрасная Зулейка,
Сурьмою – сумерки бровей.
И каждая, как лук, и клейка
Смольная тетива под ней.
И стрелы глаз, их шалость девья
Поглубже Сириуса бьет.
Не девять лет, столетий девять.
И губ Исуса зреет мед.
И льется в глубь тысячелетий.
К скалам подводным свет прирос.
С хорошеньких Мадонн нам светит,
С обвертки мыла, папирос…
«Подайте ивам над водой…»
Подайте ивам над водой
По вздоху сердца, по алтыну.
На скрипке вечера златой
Кривые пальцы веток стынут.
Струпу тончайшую прижали,
Нежнейшую из нежных, ля…
Я вижу, на локтях скрижалей
Безногая ползет земля.
Зовет созвездия на помощь
И крылья ветра вьет тайком.
А ветер мой, давно знаком уж
Я с вековым бунтовщиком.
И будет ночка хороша.
Слетят миры ко мне на пальцы.
И будет в ветках жил копаться,
Как ветер, пьяная душа.
«Город, чьи кости железо…»
Город, чьи кости железо,
Город, чье мясо – бетон, —
К голой реке своей лезет,
Крепким сжимает мостом.
Вечер для зыби любимой
Лучший стопил карандаш.