Плоские бедра Солима,
Этак не мазался ваш.
Плотью заводов народных
Пахнет от складок зари.
В воду огни свои морды,
Золото пьют фонари.
Вот почему в твоем храме
Вонь от исусовых ран,
И тяжело номерами
Дышит всю ночь ресторан.
«В мантильи черной строк, в мантильи…»
В мантильи черной строк, в мантильи
В последний час ко мне приди,
Чтоб губы жгучий снег схватили
На куполах твоей груди.
Забьется жизнь в мельчайшей вене,
Закат свою раздует медь…
Я вечность буду петь мгновеньем,
Ту вечность, чья улыбка – смерть.
«Простите мне за образ грубый…»
Простите мне за образ грубый,
Кого тошнит от слова: слизь.
Как члены, вытянулись трубы,
Кирпичной кровью налились.
Сочатся плотью дымовою,
Как факелы труда, горят
И бешено гудками воют,
Когда распластана заря.
Поглубже негров из Бразилии
До мути звезд, до их кишки
Накрашенную высь пронзили
Чумазые материки.
«Клубок чернильницы распутать…»
Клубок чернильницы распутать
До кружев строк порой легко.
Сквозит, как женственная лютость,
Страниц застывших молоко.
Струями завивает соки.
Зовет, хохочет, разлеглась…
С пластинками зрачков широких
Заводит граммофоны глаз.
И в жар самец. Метелью кружит.
Метель не в силах побороть.
И через край пера наружу
Дымящегося слова плоть.
«О ты, полярные края чьи…»
О ты, полярные края чьи
Белками спят под хвоей век,
Водою разума стоячей
Благословенный человек.
Тебе я ночи, а не маю.
И я не плачу, не смеюсь.
Миров я глыбы понимаю,
И как храпит я слышу Русь.
Но в это утро вся нагая,
Как луч, вселенная легка.
Сочится солнце, обжигая
Мне губы золотом соска.
И я смеюсь, дитя вселенной.
Смеюсь и плачу наяву.
Ее Марией и Еленой
В пещере ночи я зову.
«Полно валандаться…»
Полно валандаться
Вам, облака.
Кистью голландца —
Нынче закат.
Звезды пульсируют
В каменном лбу.
Греют за сирую
Землю борьбу.
Шея разогнута,
Всё перебрал.
Сумрак до золота
Режет Рембрандт.
«Сырые строки… Боком голым…»
Сырые строки… Боком голым
Торчит немытый матерьял.
А тут мануфактурный голод,
И вечер лысый шапку снял.
С галерки «рыжего» кричали…
Жаровни глаз моих, – углей,
Не любит публика печали.
Зови на казни веселей.
Перо галопом бури мчится,
Ломает в строфы, поперек…
Из тряпок снежная страница,
Из снежных женщин тряпки строк.
«Завянут кудри серебром…»
Завянут кудри серебром,
Золой застынет каждый стебель,
Червонной кочергой на небе
И на земле последний гром.
В телесных зорях, в покрывалах
Был огненный души балет.
Зачем пера пернатый след, —
Ни черт не знает, ни Аллах…
У кленов золотая проседь,
Серебряная у людей.
Темницу вечности забросит
Цветами скуки скучный день.
«Тишина железо точит…»
Тишина железо точит.
Звезд застенок – небосвод.
В каждом ухе молоточек
Стремя знойное кует.
Завтра важно и сердито,
Меч креста омыв слюной,
Выйдет солнце-инквизитор
В камилавке золотой.
Сапогами огневыми
В огневые стремена,
Чтоб огнем Исуса вымыть,
Чтоб простором спеленать.
А потом под сводом вечным
С лунным колесом любви
Дыбой вытянется млечный,
И запляшет звездный Витт.
«Миров неведомые части…»
Миров неведомые части.
До скуки перегружен мир.
И путь прокладывает мастер
Между машин и меж людьми.
В зеленом сумраке усталый
Глядит в пылающую даль,
Там трупы скучные, как скалы,
Там мертвая, как мрамор, сталь.
Их пламень мертвый неподвижен,
И без морщин небесный холст.
И пламень – мед, и ночка лижет
Златыми язычками звезд.
И мастер, оттого устал он
И плавит медом бытие,
И сам он стал материалом,
И путь сквозь сердце он свое.
А там иной, неуловимый
За низкими плетнями строк…
Там сказки ада – херувимы,
Тот путь неведомо широк.
«Эти сочные звезды созрели…»
Эти сочные звезды созрели,
Медом зорь налились, янтарем…
Скоро золотом их ожерелий
Мы подвалы поэтов набьем.
Постучатся ресницами к славе