***

…Вот зима и санки, я еду с горки в лесу. Впереди – дерево, я не успеваю затормозить и влетаю в него лицом, прямо в жесткую кору. Мне не больно и весело, но вокруг все суетятся, хватают меня на руки и, передавая друг другу, бегут домой. На белом снегу позади человека, у которого я лежу на плече, остаются ярко-алые капли, и мне нравится, это очень красиво.

***

…Вот садик, тихий час, я стою на подоконнике в трусах и майке, смотрю на улицу, где льет бесконечный дождь, люди бегут с зонтами, машины брызгаются лужами. Я наказана: меня сюда поставили в назидание другим детям, потому что я не спала днём. Ногам холодно, но я не жалуюсь, потому что меня греет ненависть к воспитательнице, и я знаю, что смогу простоять тут, если понадобится, еще много часов. Внутри я свободна.

***

…Еще глубже: мы с мамой в парке, с нами какой-то дядя. Я на качелях. Они общаются, не замечая меня, ритмично подталкивая сидушку, а я взлетаю все выше и выше. Мне уже страшно, но я не решаюсь их прервать. Я слышу только обрывки непонятного мне разговора, но почему-то знаю, что он очень важен:

– Нельзя так жить, понимаешь? Нельзя! У тебя ребенок!

– Вот именно, ребенок. Ты не понимаешь!

– Я прошу тебя, уходи, я что-нибудь придумаю.

– Ты ничего не придумаешь. Придумывать надо было раньше…

Мне в тот день купили очень много мороженого, три порции, не меньше. Мама потом волновалась, что я заболею, но я не заболела.

***

…Новый год. Мы сидим на ковре и играем в какую-то настольную игру с фишками. Кругом рассыпаны мандарины и конфеты – много. Здесь же, сытый и ленивый, валяется наш тогдашний кот Васька. Рядом на низкой табуретке – бутылка шампанского, бутылка ситро «Буратино» и три бокала на высокой ножке. Я выигрываю, потому что они мне поддаются. Мы пьем за «с новым годом, с новым счастьем», и мама смеется.

***

…Вот сад моей бабушки Агриппины Фёдоровны: много яблонь и слив, груши, вишни, абрикосы. Огорода нет. На земле растет «конопель» выше моего роста, которая защищает плодовые деревья от листожорки. И ещё цветы – флоксы, георгины, ромашки, «мотыли»… За цветами никто не ухаживает, и они самостоятельно разрастаются огромными кустами – золотые шары, астры, гладиолусы, пионы. Я сижу под таким кустом, у меня тут домик. Я прячусь. Мне хорошо: я надела на спичку цветок мальвы, как юбку, и у меня получилась принцесска. Сейчас она пойдет вверх по листьям в гости к шмелю. Кто-то зовёт меня по имени, но меня это не интересует. Потом сквозь листья, прямо с неба, просовывается рука, и меня за шкирку извлекают из моего прекрасного мира.

***

…Лето. Я первоклашка. Мы в гостях у деда Игната в Белоруссии. Папа собирается на рыбалку: грузит на мотороллер удочки, рюкзак с палаткой, надувную лодку. Я кручусь рядом, мне очень хочется поехать с ним. Я готова не спать всю ночь и нанизывать противных опарышей на крючки, и даже чистить вонючую рыбу, лишь бы сидеть в темноте у костра, слушать, как он читает стихи на польском, русском и белорусском, как рассказывает про свое детство, которое пришлось на войну и послевоенную «голодуху». А утром запалить костер, и, пока он проверяет удочки, заварить правильный лесной чай, и пить его из жестяной кружки, обжигая губы. А потом ехать домой, виляя по песчаной неровной дорожке, обхватив родную тощую спину, пахнущую кожаной курткой, водой и дымом, и громко петь песни из мультфильмов, но он меня с собой не берет. Говорит: «Вот была б ты мальчиком, тогда – да. А так – нет.

***

…Мне двенадцать, сентябрь. Мы втроем в лесу, застряли на песчаном подъеме из глубокого оврага. Ездили за грибами и решили «сократить путь». В качестве средства передвижения у нас – крашеный красной краской и отчаянно воняющий бензином мотоцикл «Ява» с коляской. Мы его толкаем наверх: папа – за руль, мама – за коляску, а я – сзади за багажник. Песок летит в лицо, за шиворот, в сапоги, папа кричит «Эх, ухнем!» и мы вдруг оказываемся на дороге. Выбрались. Красные, грязные, вспотевшие, но совершенно счастливые.