Потом на обед (красный борщ и котлета).

Потом мы немножко поиграли в пионербол – ну и с платьем на этом, собственно, было всё…

Но дело так просто не кончилось. Старшие девочки не могли стерпеть такого нарушения танцевальной субординации и решили меня побить в наущение.

Поэтому утром следующего дня, сразу после линейки, меня позвали на разборки.

Гонец – малыш из четвертого отряда – прибежал звать меня за душевые. Это была плаха, эшафот и лобное место нашего лагеря. Оно находилось сразу за территорией, было окружено кустами, а еще там было густо насрано, потому что ночью до туалета бежать было далеко, а сюда ближе.

Я пришла.

Ленка – здоровенная дылда 13-ти лет в коротких, не по росту, джинсах и разных (один зеленый, другой коричневый) кедах сказала:

– Где?

Я поняла, о чем она, и сказала:

– В палате.

– Неси, – сказала она.

– Дулю.

Я могла отдать ей компот с обеда и два банана с полдника, но платье с ананасами – о нет, только не это. Даже с учетом следа от котлеты на подоле. Все что угодно, только не платье.

Тогда она прыгнула на меня, как кошка.

Я знала, что так будет. Дома я водилась исключительно с мальчишками, и меня учили, как надо драться. Поэтому я нагнулась и подставила плечо.

Ленка была выше на голову и тяжелее, поэтому она сбила меня с ног, но и сама улетела по инерции дальше, в кусты.

Я на четвереньках побежала следом, упала ей на спину, и поняла, что не знаю, что делать дальше. Она была сильная, как лосенок и гладкая, как удав. От нее ужасно пахло – потом и давно не стиранным бельем.

Она скинула меня легко, я упала на бок и почувствовала, как зеленый правый кед с размаху въезжает мне в ребра. Мир потемнел. Это было очень, очень больно. Затем она схватила меня за волосы – бесчестный, бесчестный прием! – и я поняла, что о-ёй.

Девчонки кругом орали, как на ринге, но никто из взрослых этого почему-то не слышал. Никогда, собственно, не слышал. За всю историю моего пребывания в лагере «Вымпел», принадлежащем НИИ Связи, – ни разу.

– Платье теперь моё, – сказала Ленка, выкручивая мне волосы из макушки, и это был конец.

Но тут увидела свое спасение. Спасение было сухим и вонючим, но это было оно.

Да, в рифму.

Старая какашка, аккуратно ждущая своего часа под кустом. Как раз на расстоянии вытянутой руки.

Рассуждать было некогда, снятие скальпа – это очень больно. Поэтому я взяла ее и бросила вверх, за спину. И попала.

Раздался нецензурный вопль врага – и в глазах у меня просветлело. Перекатившись и отбежав за куст, я с глубоким удовлетворением наблюдала, как Ленка пытается избавиться от коричневой субстанции на лице, но только больше пачкается.

Хорошо, что дело происходило за душевыми. Ленку мы отмыли. А чтобы ей было, во что переодеться (джинсы и футболка пострадали тоже), я таки сбегала за платьем, и она в нем даже потанцевала один вечер.

После этого до конца потока я была под защитой старшего отряда.

Интересно, где Ленка теперь?

6. МАМИНЫ ПЛАТЬЯ

Иногда оборачиваешься назад, а там жизнь как лоскутное одеяло: кусок белый, кусок черный, кусок вязаный… Иногда и не твоя она, эта жизнь. Родительская. А ты – просто незаметный и не важный наблюдатель. Хотя именно на тех нитках, которыми в то время были сшиты эти разные куски, висит твоя судьба.

***

…Вот бело-розовая комната в солнечных лучах. Я – в кроватке, совсем маленькая. Стою, держась за решетку и зову маму – громко, очень громко! Кто-то вбегает в дверь – папа. Хватает меня на руки – тёплый, душистый, свой – и тут же отдает маме: «Она мокрая!». Мама – тоже теплая, круглая как блинчик, мягкая. Родная, как рука или коленка – неотделимая часть меня.