В первых числах октября я возвращалась от подруги вечером – не очень поздно, часов в восемь. Дорога шла через квартал старых двухэтажных бараков, отстроенных пленными немцами после войны (знаменитая «улица мойщиков», которую наконец-то решили снести). Он появился как всегда из ниоткуда, пристроился в пяти шагах сзади и начал что-то тихо говорить. Я ускорила шаг, потом побежала, увидела открытый черный провал подъезда, метнулась в него и затаилась за дверью у притолоки, держа тяжелый рюкзак с учебниками в правой руке.

Через несколько секунд он вбежал за мной и остановился у первого пролета, озираясь – невысокий, коренастый, коротконогий. В двух метрах от меня.

Я метнула рюкзак с книжками ему под колени. Он начал оборачиваться, зацепился за лямку и упал. Я прыгнула ему на спину, как кошка, вцепилась обеими руками в жидкие жирные волосы на загривке и несколько раз ударила лицом о ступеньку. Послышался хруст – это нос сломался – я подхватила рюкзак и убежала.

Весь эпизод занял, думаю, не больше минуты. Ни он, ни я не издали ни звука.

Я пришла домой и тщательно, несколько раз, вымыла руки. Всю одежду, которая была на мне, бросила в стирку. Сделала уроки на завтра, легла спать, спала крепко, без сновидений – и утром забыла об этой истории.

Но это был не конец.

Нельзя отвечать злом на зло, даже если это зло – абсолютное. Тем самым ты не уничтожаешь, а увеличиваешь количество зла.

С того осеннего вечера я не слышала шагов за спиной больше года. Мне было легко и хорошо, жизнь продолжалась.

А через год, непоздним зимним вечером, он напал на меня сзади – без предупреждения.

Просто обхватил рукой за шею и повалил на лёд. Молча.

Несколько раз ударил затылком о канализационный люк, а потом несколько минут избивал по лицу ногами. Сломал нос, ключицу, до кости рассек левую бровь (до сих пор там ямка), повредил лицевой нерв. Выбил два зуба. Я запомнила тяжелые коричневые ботинки с квадратными носами – и все. Лица я снова не рассмотрела.

Он хотел меня убить – в какой-то момент я отчетливо поняла это. От смерти меня спас только толстый шарф, обмотанный вокруг шеи, и какой-то прохожий, который его спугнул.

Я впервые описываю этот эпизод так подробно.

Я реально забыла о нём, хотя провалялась в больнице больше месяца. Память – лабильная штука: видимо, она стёрла этот прорыв инферно, чтобы не мешать мне жить. Но поняла я это только пару лет назад, когда при обследовании сосудов в ЦИС гениальный врач Марина Ласкаржевская спросила:

– А когда вы получили эту травму?

– Травму? – не поняла я. – Какую травму? Не было никакой травмы.

– Была. Вспоминайте. Левая сторона шеи, плечо, ключица…

Вот только тогда я и вспомнила.

12. БЕЛОРУССКОЕ ПЛАТЬЕ.

После истории с избиением во мне поселился страх. Я все так же ходила в школу, на тренировки и даже на танцы с подружками, но чувствовала себя, как червяк на солнце: мне все время хотелось спрятаться и не отсвечивать. Впервые в жизни я чувствовала себя жертвой, и мне это дико не нравилось.

Наверное, поэтому в меня влюбился местный пацанский авторитет, назовем его Санёк. Барышня и хулиган – идеальный сценарий бандитской любви.

Мне он не нравился совершенно, хотя был объективно красив и уважаем «на раёне». Меня раздражало в нем все, начиная от запаха и заканчивая манерой «по-блатняцки» щурить глаза, когда он хотел выглядеть круче вертикали.

Но в его компании я чувствовала силу.

Стену.

Защиту, которая была мне необходима как воздух, и которой я была лишена, казалось, во всем остальном мире.

Все бы могло кончиться плохо – так же, как для большинства из той компании, где кто не сел, тот спился, а кто не спился – скололся, но родители приняли волевое решение и забрали меня с собой в отпуск в Беларусь.