«Бехолдер! Откуда? На дороге?» – Олаф орет.

Наши за железо.

Казначей визжит, как свинья.

А Снайдер, дроу. Тихий. Лук вскинул. Пиу-пиу-пиу! Быстро. Каждая стрела – в глаз.

Тварь взвыла. Бульк-бульк. Задергалась. Обмякла.

Мы и не успели ничего.

Снайдер лук опустил и молча ушел в конец отряда.

Олаф подошел.

Тварь ногой пнул. «Ну, – говорит. – Ужин. Брюква, сготовишь?»

Я на эту тушу. Глаза… большие. Пасть вся в слюнях.

Пожал плечами.

Хорошо.

С тушей возиться не стал. Шкура толстая, мясо – как бревно.

А глаза… да. Продукт. Вырезал, аккуратно. Круглые. Упругие.

Внутри – желе какое-то. Оболочка – мясная.

Промыл. Долго думать не стал.

В обозе мед был, баронский. В бочонке. Хороший. Липовый.

Мы много чего утащили, пока он пьянствовал.

В котелок воды. Мед на огонь, растопил. Имбиря сухого щепотку. Корицы. Тоже баронские запасы.

Для запаха. И остроты. Соус – кисло-сладкий. Пряный.

Глаза эти. В муке обвалял. И мука баронская. Хорошая.

На сковородку. Жир раскалил. Обжарил быстро. Со всех сторон. Корочка золотая. Надулись чуть. Как шарики. Румяные.

Потом шарики – в соус медовый. Потушил минут пять. Пропитались. Глазурь.

Получилось… странно. Красота – страшная сила. Сильно страшная.

Шарики румяные. Блестят. Пахнут – мед, имбирь, жареное.

Разрезал. Желе внутри – плотное. Как мармелад. Оболочка – мягкая. Сочная. Тает.

Олаф первый. Пожевал.

«Хм. Сладко, – говорит. – На змеятину похоже. Но жрать можно».

Отряд – налетел.

Казначей – не стал. Позеленел.

Дурак. Нам больше.

Вкус… такой. Сладковатый. Деликатес.

Не на каждый день.

Блюдо дня: «Медовые Яблоки, Глазные», с имбирем и корицей.

Право слово, милостивые государи (хотя кто, кроме меня, прочтет сии строки, писанные наспех уворованной у нашего необтесанного кулинара тетради?), я счел своим долгом вмешаться. Ибо терпеть далее косноязычие, коим пестрят предыдущие страницы, выше моих эстетских сил!

Ну посудите сами, «Какая разница, все равно тащиться» или, о боги, «Морды – во! Довольные». Фи! Так изъясняются разве что портовые грузчики после третьей бутыли кислого пива, а не хроникер, пусть и самопровозглашенный! А перл о жабе-боге, что «радугой рыгает»? Мой желудок до сих пор исполняет пируэты от одного воспоминания! Варварство, чистейшее варварство!

Нынешний же день добавил к душевным терзаниям еще и физические.

С самого утра небеса разверзлись потоками столь обильными, что даже самые отъявленные грешники в нашем пропахшем потом и кровью отряде (а таковых, смею заверить, большинство) взмолились бы о пощаде любому божеству, способному заткнуть эту небесную течь.

Мой новый камзол из тончайшего заморского сукна, чудом восстановленный после того злосчастного падения в болото (о, эта деревенская швея у барона Власа, да пошлют ей боги шелковых ниток и острых игл!), мои белоснежные гамаши и, о ужас, драгоценное жабо из брабантских кружев – все это превратилось в жалкое, мокрое подобие одежды! Боюсь, на сей раз ущерб непоправим. Сердце мое обливается слезами, столь же горькими, как капли этого нескончаемого дождя.

Впрочем, о нашем поваре, Брюкве.

Когда сей индивид впервые предстал перед нами, я, признаться, испытал легкий шок. Гора мышц, взгляд, не обремененный излишней мыслью, и лексикон, состоящий преимущественно из междометий и фразы «я в нее ем» (произносимой, впрочем, с обезоруживающей искренностью). Первое впечатление – типичный представитель пушечного мяса, коих в нашем отряде, увы, большинство.