Потом все в котел. Аккуратно. Мукой немного загустил. И трав этих сверху, чтоб пахло.

Получилось… месиво, конечно.

Но цвет светлый. И запах… Соленый. Резкий. Чуть рыбой отдает. Издалека, может, и за морское сойдет. Самому себе врал, короче.

Клещ лежал.

Уже почти не дышал. Хрипел только.

Я к нему с миской.

«Клещ, – говорю. – Жратва. Как ты просил. Морская, типа».

Он глаза приоткрыл. Мутные. На миску глянул. Еле-еле губами шевельнул.

«По… вар…»

Я ему ложку этого варева в рот сунул. Он глотнул. Раз. Другой.

«М-мо… ре…» – выдохнул. И все. Голова набок. Отъехал.

С ложкой во рту. Моей стряпни.

Сидел я над ним, как истукан. Жизнь, за ложку похлебки.

Потом уже отряд жрал. Молча. Даже этот, с рапирой, слова не сказал. Наверное, всем не по себе было. Или просто жрать хотели.

Еда как еда. Только горькая и соленая. Очень.

Клещ. Идиот ты, Клещ.

Блюдо дня: «Прощальное Рагу Обманного Моря», из того, что под руку попало, с привкусом скупых слез и солдатской крови.

Устал. Пыльный. Голодный.

Но хоть не так паршиво на душе, как вчера.

Просто жрать охота. Нормальной еды. Не падали какой-нибудь.

Утром из леса этого выползли. Дорога пошла. Пылища – не продохнуть.

Часа три тащились.

Увидел – городок.

Ну, как городок. Деревня большая, забор гнилой вокруг. Дома – кривые, серые.

Собаки лают. Детишки слюнявые зырят. Все как обычно.

Замок над этим всем торчит.

Тоже мне, замок, крепость, скорее. Старая, облезлая. Камень сыпется.

Башни – кривые, вот-вот рухнут.

Но ворота – здоровенные. Железом обиты. И стража на стенах – копьями тычут.

Боится, видать, барон. Или так, для виду.

Въехали. Двор. Узкий, грязный.

Воняет – навоз, помои, кислятина какая-то. Куры бегают. Мужики мешки таскают. Суета. Не похоже, что гостей ждут.

Олаф слез с коня.

Пошел к дому главному. Тоже сарай обшарпанный.

Мы стоим, ждем.

Вскоре вышел. Злой.

«Барон, – говорит, – синий в хлам. Велел нам пир готовить, а сам ужрался. Расчет завтра, если проснется».

Пир. Ну-да. Посмотрим…

Я не ошибся.

Завели в залу. Длинная, темная, столы – доски кривые.

И на них… жратва.

Мать честная. Горы, да. Но чего? Мясо – уголь снаружи, кровь внутри. Овощи – каша. Хлеб – камень.

А вино… от двери несет уксусом.

Урод какой-то в колпаке белом бегает, орет на девок. Повар ихний, видать.

Морда – сытая, довольная. Пузо во.

Наши глянули, но есть не стали.

Даже Гроб, орк, и тот нос скривил.

Шмыг, этот модник, чуть не сблеванул.

Олаф на меня. «Брюква. Иди на кухню, сделай нормально. Продукты – от барона».

Я кивнул.

Хоть делом займусь.

Кухня – дым, грязь, жир везде.

И этот, в колпаке. Увидел меня, набычился.

«Ты кто такой? Тебя не звали! Валю с кухни!» – орет.

«Повар, – говорю. – Жратву нашим готовить буду».

«Жратву?! – аж заверещал. – Я тут главный! Я…»

Тут я пригляделся, рожа вроде знакомая.

Ба! Точно он, Пышка, вместе у Мастера были. Только Пышку выгнали, за лень и воровство. И руки из жопы. А я до конца отбатрачил.

Но он, видать, не понял намека Мастера.

«Пышка? – говорю. – Здорово! Все так же харчи портишь?»

Он аж красный стал. Как рак.

«Да я… да ты… – зашипел. – Поединок! Кто пирог лучше! А? Отряд твой судит! Проиграл – вон с кухни!»

Я ухмыльнулся. Пирог.

Его не зря Пышкой прозвали. Ладно.

Запасы тут, глянул, есть – мясо, мука, овощи. Неплохо.

«Давай, – говорю. – Пирог так пирог».

Пышка заметался. Как таракан на горячей сковородке. Противень самый большой схватил. Тесто месит. Муку, воду – бух, бух. Все на глаз. Жидкое тесто, липкое. Кое-как раскатал. Шмяк на противень. Края – кривые, толстые.