Заметки по философии живописи Виктор Костецкий

«Самым прекрасным является то, что наиболее справедливо»

(пророчество в Дельфах)

«Мнимо прекрасное есть разукрашенное»

(И. Кант)

В XVIII веке во Франции был один чиновник налоговой службы, который прославился тем, что его скрюченная фигура и загребущие руки соответствовали должностным обязанностям. Тень этого чиновника наводила ужас на налогоплательщиков. Причем, реальная тень настолько впечатывалась в память перепуганных горожан, что её стали рисовать на стенах домов ради «черного юмора». Звали мытаря Этьен де Силуэт. Эта трагикомичная история стала достоянием светских салонов, и приличная публика с увлечением взялась за ножницы с желанием вырезать из бумаги «силуэты». Насколько это занятие оказалось увлекательным, свидетельствует тот факт, что силуэты вырезала Екатерина Вторая. Искусство силуэтов – или так называемого «теневого портрета» – приняло настолько масштабный вид, что появлялись жанровые картины с подробностями пейзажей и натюрмортов.

Силуэт не сводился к контуру, хотя имел главным образом контурный вид. В силуэте важно было поймать уличающий момент поведения: испуг, жадность, праздное любопытство или, напротив, благородство и добродетели. От художника теневого портрета требовалось то особое состояние ума, которое называется «проницательностью»: как говорится, надо «видеть человека насквозь». Как ни странно, но монохромная тень человека, животных или растений или даже бытовой утвари способна быть более уличающей, чем, самая подробная их опись или роспись, причем, – что важно отметить, – с одного взгляда.

Справедливости ради надо заметить, что искусство теневого портрета возникло еще в Древнем Китае, в I веке н. э., причем практически сразу после изобретения бумаги. Изобретателями явились тоже финансисты, поскольку бумага и тушь были в их введении. Довольно странно, что автор замечательной монографии об истории живописи в Древнем Китае забыла об этом упомянуть [Завадская, 1975].

Возможно, что самое раннее открытие «феномена силу-этности» посредством уличающей выразительности впервые появляется в полисах Эллады в так называемый «гомеровский период» или немногим позже его. О времени возникновения можно судить как по истории керамики, так и по истории развития городских поселений, которые приняли отчетливо специфический вид так называемого «полиса».

Появление «полисов» началось спустя столетие после окончания Троянской войны в результате массовых переселений с разного рода «дворцовых цивилизаций». Это не были миграции племен; скорее, следует говорить о миграциях сословного характера [Костецкий, 2024]. Например, армия после дальнего военного похода потерпела поражение – возвращаться ей некуда. На чужой территории обзаводятся местными женщинами и живут либо лагерем по типу спартанцев, либо хуторами по типу казачества. Если военный поход был успешным, часть армии остается нести гарнизонную службу, а затем возникает дворец наместника. Так возникают поселения, которые не имеют к «полису» никакого отношения.

Городское поселение «полиса» возникает только тогда, когда имеет место сословное переселение ремесленного люда: плотники, каменщики, оружейники, ювелиры, керамики, моряки, кулинары, земледельцы и прочий мастеровой люд. Целью переселения является бегство от деспотии (к свободе на новых территориях), и эта цель реализуется в «городе мастеров», который и развивается в «полис» – гражданское общежитие. Главным трендом развития полисной культуры является проницательное пресечение любых форм возрождения деспотических порядков, которые издавна въелись в плоть и кровь «природы человека».

Проницательность – не случайное явление ментальности жителей полиса; это стержень всех политических, судебных и образовательных решений. Проницательность гражданских лиц касалась прежде всего того, что стали называть «характером» людей. Первоначально под характером понимался, как это видно из трактата Теофраста «Характеры», способ личного изловчения в обход общепринятых норм, традиций, здравого смысла. Само слово «характер» было заимствовано из вазописи, где оно обозначало царапину в лаковом покрове в виде извилистой – по силуэту – линии, «изгиб» (по-русски «кобение»). Уже в Новое время писатель Жан де Лабрюйер вновь обратился к этому термину, дав название своему знаменитому трактату «Характеры». Зарождавшаяся было наука «психология» первоначально тоже рассматривалась как наука о характерах и их типах. В античных полисах никакой «психологии», понятно, не было, но психологические знания были, причем в наглядном виде – благодаря вазописи, стенописи и, позднее, станковой живописи. Этой же цели служил театр.

Точкой отсчета в координатах проницательности служило понятие «справедливость». Одно из дельфийских пророчеств гласило: «Самым прекрасным является то, что наиболее справедливо» [Татаркевич, 1977, с. 27]. В трактате «Киропедия» античного писателя Ксенофонта, дружески связанного с Сократом, есть примечательный момент: в некоем идеальном персидском государстве общеобразовательные школы понимались не как «школы знаний», а как «школы справедливости». Главный предмет школьного образования – «справедливость»; есть «уроки справедливости» с решением соответствующих задач. «Дети, посещающие школы, – пишет Ксенофонт, – постоянно учатся справедливости. Как они говорят, посещают школу они именно для этой цели, наподобие того, как наши дети ходят в школу, как они говорят, чтобы учиться там грамоте» [Ксенофонт, 1977, с. 7]. Искусство справедливости представлялось в том, чтобы не впадать в относительность по принципу «всё относительно» (вариант: «о вкусах не спорят»): справедливость не относительна. Для убедительности своих утверждений Ксенофонт подчеркнуто делает отсыл к тому, что можно назвать рыцарской этикой: Кир «мог на любой подвиг отважиться и любой опасности подвергнуться ради славы» [Ксенофонт, 1977, с. 7]. В рыцарской этике военная слава для мужчины является высшим смыслом жизни. А мерилом добродетели является чувство благодарности за оказанную услугу. «И кто, как они считают, – продолжает Ксенофонт, – имел возможность отблагодарить другого, но этого не сделал, подвергается суровому наказанию. Ведь они полагают, что неблагодарные являются людьми, совершенно пренебрегающими религией, предками, родиной и друзьями. Пороку неблагодарности ближе всего, как они думают, бесстыдство; оно является величайшим пороком, причиной всех прочих» [Ксенофонт, 1977, с. 8].