Вижу людей в камуфляже. Свои! Быстро пересказываю, что знаю.
Старший расспрашивает деда про хозяйство Полуяновых, что во дворе есть, где сени и входная дверь, какие пристройки. Дед вспоминает важную деталь. В сенях, что под одной крышей с домом, сзади есть маленькая дверка, нагибаться надо, чтоб зайти. «Через энту дверку, Зинка коз загоняет в дом, когда холода наступают, и козлята появляются».
– Дед, – говорит старший. – Надо отвлечь бандитов. Подойдешь к дому, за сараем остановись, покричи Зинаиду, соли у нее попроси. Только из-за сарая не высовывайся! Парень с тобой будет. Павел, пойдешь с дедом?
Я киваю.
– Мы в это время через сени в дом проберемся. Паша, ты тоже на рожон не лезь.
Вышли из дому. Было уже совсем темно. Деду надели темную фуфайку и фуражку, чтоб не светился в ночи, и он выдвинулся, я следом, оперативники – растворились в ночи.
Дошли быстро, дед оказался шустрым и, кажется, совсем не боялся. У меня же сердце ухало как кувалда.
Из дома доносился неявный шум, вроде звяканья посуды, а через мгновение – хриплый рык:
– А ну пей, говорю!
Слышится возня и сдавленный голос тети Зины.
– Вот и умница! Теперь вся ночка наша!
Возникший из темноты старший махнул деду, и тот бодро прокричал:
– Зинка, а Зинка! Соль есть? Я хватился, у меня солонка пустая.
В доме какое-то перемещение. Через минуту раздался голос тети Зины:
– Андрон Никифорович! Ты что ли? – и через паузу. – Постой, сейчас вынесу.
Снова возня какая-то в доме. Опять голос тети Зины:
– Чего-то не вижу тебя. Где ты есть?
Я не успеваю ничего сделать, как дед Андрон выходит из-за сарая и становится перед калиткой. Грудь прикрыта забором, но это же штакетник! А голова вся на виду.
Дверь осторожно приоткрывается, потом распахивается широко. Из дома выходит вся расхристанная Зина с солонкой в руке. Идет и … шатается. Да она пьяна! Доковыляла кое-как половину пути до калитки, как раздался выстрел, и в открытую дверь вывалился лицом вниз уголовник. В то же мгновение выскочивший из-за угла боец сбил тетю Зину с ног и прикрыл ее своим телом. Я бросаюсь из-за сарая на деда, валю его и тоже укрываю собой. И вовремя! Один за одним раздаются выстрелы, и щепки штакетника падают на меня.
Из дома слышатся звуки бьющейся посуды, падающего тела, снова выстрелы. Потом все стихает. Старший кричит, что двоих уложили, а третьего взяли. Я поднимаюсь – дед цел – и бегу к дому. Тетя Зина лежит и не шевелится. Убита?! Боец разворачивает ее, поднимает ко мне ошеломленное лицо: «Спит!» Забегаю и вижу скрученного уголовника, глаза дикие, рычит. Где Люба?
Бросаюсь в другую комнату, вижу ее. Она сидит на полу – глаза огромные в руках – утюг.
– Люба, милая моя, они ничего с тобой не сделали?
Она смеется и плачет, гладит меня по голове. А это я ее должен гладить!
Мы погостили у тети Зины денек, дожидаясь нового самолета на Новосибирск. Познакомились с ее детьми и сходили в гости к деду Андрону.
Тетя Зина рассказала, как ей удалось убедить уголовников отсидеться денек-другой у нее. Она знала, что дети в безопасности, а отключенный телефон встревожит сестру, и она поднимет тревогу. В этом была надежда уцелеть, потому что зэки были голодные и агрессивные. Преступники нашли самогон в доме и, напившись, еще больше озверели, заставили женщин пить. Еще немного, и все могло бы закончиться ужасно. «Вовремя вы подоспели!»
А потом пазик повез нас в аэропорт, за рулем был другой водитель. Василий уверенно шел на поправку. Мы с Любой вышли из автобуса и пошли по летному полю к зданию аэровокзала. Куры нас не боялись.
Погода наладилась, все пассажиры разлетелись, и зал опустел. Дед-сова со своей старухой тоже улетели. Знакомая буфетчица выдала нам чай и пирожки. Самовар вторым солнцем сверкал на свету.