– В твоем графике нарисовался перерыв на кофе? – она оживилась, предвкушая сладкую паузу. В отпуске она не собиралась отказывать себе в лишней порции десерта с чашечкой капучино.

– И он будет длинным. Посмотри, рейс снова задерживают, – пробурчал Вадим.

Миновав паспортный контроль, они зашагали к секции выдачи багажа. Лента транспортера неуклюже дернулась, заныла ржавой каруселью на заброшенном аттракционе и с хрипом выплюнула первый чемодан.

– Ура! – радостно воскликнула Даниэла. – Наш!

Вадим потянулся за ним, но замер: рядом лежал второй, точно такой же.

– Да ну! Штампуют их там что ли!? – писатель схватил первый.

Хриплый кашель за спиной заставил Вадим обернуться. Сгорбленный старик с мутными глазами тоже протянул к его чемодану дрожащую руку.

– Мое… время… – цеплялся он за поклажу, с трудом выдавая слова.

– Простите, это мой, – резко сказал Вадим, пытаясь доказать свое право на багаж.

Дед, будто не услышав, тянул чемодан на себя. Вадим инстинктивно отнимал.

– Запутался… время… мое… – продолжал бормотать старик.

– Spiacente, – раздался голос с акцентом, и мужчина в твидовом пальто удержал старика за локоть. – Мне жаль! Алекс очень болен. Спутал ваш багаж со своим.

Даниэла выпрямилась, откидывая назад волосы:

– И часто он так путается?

– Случается, – произнес сопровождающий старика, скользнув глазами по девушке. – Когда видит что-то знакомое. Вещи, люди – все смешалось у него в голове.

Даниэла придирчиво осмотрела багаж, обратилась к Вадиму:

– Разве ты не закрыл замок? Почему код стоит на нулях?

Вадим фыркнул:

– Еще сомневаешься? Я точно помню, что выбрал дату 19 июля. Да и легкий он. Чемодан определенно кто-то вскрыл и вытащил содержимое. А там моя рукопись, между прочим!

– Надо же, действительно, они – близнецы, – опекун старика снял с ленты второй, точно такой же, как у Вадима, чемодан. – Может, нам стоит открыть их? Убедимся где – ваш, а где – наш.

– Открыть? – Вадим нахмурился, пальцы замерли на замке. Его план не предусматривал чужих советов. – Чтобы меня обвинили в пропаже?

– Вокруг столько свидетелей. К тому же, я частный детектив. Рэм Сфортунато.

– Открывай же, Вадим! – Даниэла ткнула его в бок. – Вдруг там сюрприз?

Писатель открыл створку и обнаружил несколько вещей: поношенную утепленную куртку, книгу с потрепанной обложкой, перламутровую заколку для волос и старый мятый билет на концерт. Его рука непроизвольно потянулась к последнему. На билете Вадим прочел надпись:

«Дом Музыки, Кэнди Далфер. Первый ряд».

Внутри екнуло. Пятнадцать лет назад, когда все казалось ясным и понятным, как отполированный пол, в его жизни должен был состояться такой концерт.

– Это не мой чемодан, – пробормотал он. – Что за бардак у них тут творится?

Даниэла с интересом заглянула в поклажу.

– Может, твоя фанатка? – она выхватила из багажа заколку. Между ее зубцами воспоминанием зацепился длинный светлый волос. – Хочет, чтобы ты посвятил ей роман?

– Чемодан не наш, – Вадим резким движением захлопнул его.

Даниэла наклонилась, заглянула под крышку.

– Мне иногда кажется, будто мои вещи знают обо мне больше, чем я сама, – она провела пальцем по заколке, взяла в руки билет. Ее взгляд стал серьезным.

– Вряд ли это случайность. Ничего не припоминаете? – подмигнул писателю сыщик.

Всматриваясь в выцветшие буквы, Вадим нырял в омут воспоминаний: голос отца, запах бензина, старые «Жигули». Рана снова заныла. Рыжие волосы до плеч, глаза гречишного меда, способные одновременно смеяться и плакать. Бэлла всегда говорила, что джаз – это свобода, импровизация, право на ошибку, которую она не могла себе позволить. Однажды все изменилось.