Йоль и механический разум. Книга вторая «Деяние» Роман Душкин

В голове как будто бы зазвенел будильник, и я долго не мог понять, где я нахожусь, на каком уровне реальности. Или это был сон? Внезапно яркий свет проник сквозь закрытые веки, и я окончательно сбросил с себя морок бессознательного. Я вспомнил, что я лежу в депривационной камере, а на мне костюм виртуальной реальности для полного иммерсивного погружения.

Руки дрожали, когда я снимал нейроинтерфейс. Опять это чувство – словно я просыпаюсь от очень яркого, очень важного сна, детали которого ускользают с каждой секундой. Йоль… Глойда… машина… Но что именно мы там делали? Почему я помню эмоции, но не помню мыслей?

Голова гудела, как после долгого перелёта. Мышцы затекли от многочасового лежания в одной позе, а во рту стоял металлический привкус – побочный эффект нейроинтерфейса. Я медленно сел, дожидаясь, пока исчезнет головокружение. Сколько времени я провёл там? Часы на стене показывали… Чёрт, опять потерял счёт времени – я планировал погружение на пятнадцать минут, но опять прошёл час, и меня вывела из виртуальности система безопасности депривационной камеры.

Фрустрация накатила волной. Месяцы работы, десятки погружений, и что у меня есть? Смутные ощущения и интуитивные догадки, которые рассыпаются при попытке их сформулировать. Отец был прав – нужно что-то менять в подходе.

Интересно, что происходит с Глойдой в реальности? Кто тот человек, который управляет её аватаром? Мужчина или женщина? Молодой или пожилой? Сталкивается ли он с теми же проблемами, что и я – с потерей памяти после выхода из виртуальности? Или у него более совершенное оборудование? Иногда мне казалось, что Глойда помнит больше, чем я, что её озарения приходят легче. Возможно, её игрок нашёл способ сохранять осознанность в виртуальном мире? А может быть, это просто более талантливый исследователь, чем я? Эта мысль была неприятной, но я не мог её отогнать.

Проблема стала очевидной после третьего месяца экспериментов. В виртуальности я мог днями и неделями в местном масштабе времени размышлять над сложнейшими техническими задачами, но стоило вернуться в реальность – и в памяти оставались лишь эмоции. Радость открытия, азарт исследования, но не сами открытия. Мозг словно переводил всё происходящее в режим сновидения, защищаясь от когнитивного диссонанса.

Отец выслушал мои жалобы с привычным спокойствием эксперта в области когнитивных наук

– Онейроподобное состояние, – сказал он, потягивая душистый кофе в своём кабинете. – Мозг использует механизмы сна, чтобы не перегореть от резкой смены реальности. Но есть способы это обойти – изучи литературу по осознанным сновидениям.

Я кивнул.

– Ты же понимаешь, что играешь с огнём? – добавил отец, внимательно изучая мой последний отчёт. – Прямое вмешательство в работу мозга во время изменённого состояния сознания… Если что-то пойдёт не так…

– Риски я просчитал, – перебил я, хотя в глубине души понимал: отец прав. Но отступать было поздно. Слишком много времени и сил уже вложено в проект.

– Хорошо, – вздохнул он. – Но обещай мне: при первых признаках проблем – немедленно прекращаешь эксперименты.

Исследования заняли несколько недель. Оказалось, что феномен осознанных сновидений изучен довольно хорошо – состояние, когда спящий понимает, что видит сон, и может им управлять. Существовали даже приборы для индукции такого состояния у онейромантов: специальные маски с датчиками движения глаз, которые подавали световые или звуковые сигналы в момент начала быстрой фазы сна. Принцип был прост – разбудить сознание, не выводя мозг из сновидческого состояния.

Особенно интересными оказались работы по нейрональной и биологической обратной связи. Некоторые исследователи утверждали, что можно не только индуцировать осознанные сновидения, но и усиливать когнитивные способности спящего, стимулируя определённые участки мозга слабыми электрическими импульсами. Это было именно то, что мне нужно – не просто осознанность в виртуальности, а усиленная способность к анализу и запоминанию.

К счастью, всё необходимое оборудование уже было в моём шлеме виртуальной реальности. Датчики жизненных показателей, электроэнцефалограф, трекеры движения глаз – всё это изначально предназначалось для мониторинга состояния игрока. Потребовалось лишь доработать пару сенсоров и написать программное обеспечение, которое могло бы распознать момент перехода сознания в онейроподобное состояние и подать сигнал для его пробуждения прямо в виртуальности.

Доработка заняла ещё два месяца. Тестирование, калибровка, отладка алгоритмов… Но наконец всё было готово. Я лёг в обновлённую депривационную камеру, надел усовершенствованный шлем и запустил систему загрузки сознания в своего персонажа в игре.

Первые тесты были неудачными. Система срабатывала слишком рано, выдёргивая меня из виртуальности в самые неподходящие моменты. Потом – слишком поздно, когда сознание уже полностью погружалось в онейроподобное состояние. Пришлось перенастраивать алгоритмы десятки раз, каждый раз рискуя собственным психическим здоровьем. Но постепенно система начала работать стабильнее.

Рука замерла над кнопкой запуска. А что, если это не сработает? Что, если я окончательно потеряю способность различать реальность и виртуальность? Отец предупреждал о таких случаях – исследователи, которые настолько глубоко погружались в искусственные миры, что теряли связь с действительностью. Но выбора не было. Где-то там, в мире гоблинов, меня ждали ответы на вопросы, которые мучили меня месяцами.

Восстановление персонажа:

● 

Имя: Йоль по прозвищу Тролльский Подкидыш.

● 

Раса: Гоблин.

● 

Пол: Мужской.

● 

Возраст: 17 лет.

● 

Локация: Домик в тролльском лесу.

● 

Статус: Исследователь.

Загрузка…

…Меня зовут Йоль по прозвищу Тролльский Подкидыш, и я пытаюсь создать машину, которая думает как гоблин, только быстрее…

Меня зовут Йоль по прозвищу Тролльский Подкидыш, и я пытаюсь создать машину, которая думает как гоблин, только быстрее. Звучит просто, не правда ли? Но за этими словами скрываются месяцы неудач, горы испорченных чертежей и постоянное чувство, что я не тот гоблин, который должен заниматься подобными вещами. Кто я такой, чтобы создавать думающие машины? Простой подкидыш из Орешника, который случайно наткнулся на древние знания.

Наш домик в тролльском лесу стоял на небольшой поляне, окружённой вековыми елями. Глойда как раз заваривала утренний чай, а я сидел за самодельным верстаком, заваленным чертежами, рунными камнями и обломками механизмов. Два года мы живём здесь, вдали от суеты Орешника, полностью сосредоточившись на нашем проекте.

Прямо сейчас передо мной лежала очередная попытка – механический блок размером с голову гоблина, покрытый рунами из трудов Пропра. Внутри находились шестерёнки, пружины и кристаллы, которые обрабатывают логические операции с истинными и ложными суждениями. Я повернул ключ активации, и внутри блока что-то щёлкнуло, зажужжало и заскрежетало. Старшие руны на поверхности начали тускло светиться, показывая, что магические эманации циркулируют по схеме. Но что-то не работает. Опять.

Вчера я снова перечитывал свои записи о мехамухах. Их «мозги» работают, принимают решения, ориентируются в пространстве. Но мы до сих пор не понимаем, как именно. А я пытаюсь создать нечто ещё более сложное, имея лишь обрывки древних знаний и собственные догадки.

Может быть, старейшины ошиблись? Может быть, я не тот «избранный», который способен на подобные свершения? Ведь что я знаю о настоящей механике, о глубинных принципах работы разума? Мастер Гноббл учил меня чинить часы и мельничные жернова, а не создавать искусственных мыслителей.

– Опять ничего? – спросила Глойда, подходя с двумя дымящимися кружками. Её голос звучит сочувственно, но я слышу в нём и нотку усталости. Два года неудач утомили не только меня.

– Руны срабатывают, механизм крутится, но больше ничего, – ответил я, постукивая пальцем по металлическому корпусу. – Словно мы собираем красивую игрушку, а не ту машину, чертёж которой нарисовали два далёких года назад.

Глойда поставила кружки на верстак, осторожно обходя разбросанные детали.

– Может быть, дело не в механике? – спросила она, присаживаясь на табурет рядом со мной. – Мы пытаемся заставить железо и руны думать, но что, если мы неправильно понимаем само мышление?

Я отложил инструмент и внимательно посмотрел на неё. За два года совместной работы Глойда стала для меня ближайшей соратницей. Я уже не мыслил своей работы без неё. Иногда она брала исследования и разработку полностью в свои руки, и часто мне казалось, что она понимает принципы работы разума лучше меня.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я, потягивая горячий чай.

– Ну смотри, – она взяла один из чертежей и развернула его передо мной. – Мы создали схему, которая должна обрабатывать истинные и ложные суждения. Но разве мышление сводится только к этому? Разве мы сами думаем только в терминах «да» и «нет»?

Её слова заставили меня задуматься. Действительно, когда я размышляю над сложной задачей, в голове происходит что-то более сложное, чем простая логика Пропра.

– Тогда что ещё? – спросил я.

– Не знаю, – честно ответила Глойда. – Но помнишь, как ты рассказывал о своих детских исследованиях подземелий Орешника? Ты говорил, что иногда просто чувствовал, куда идти, не думая об этом логически.