– Ох ти ж мне, как же тебя в Кощеево царство занесло, дитятко?

Горько вздохнула девица:

– Сестрица сводная, Велена, в речку платочек любимый уронила – батюшкин подарок. Уж вроде и повинить некого, а всё ж досадно. Она меня как-то в лес по ягоды позвала. Долго мы с ней шли, дошли до речки. И Велена невзначай платочек выронила, а его ветер подхватил, да волна понесла. Говорит мне: «Спасай, сестрица. Я большой воды боюсь, плавать не обучена». И то правда, она с детства воды сторонилась. Стала я спускаться к реке. А обрыв там крутой. Оступилась пади…

– Или толкнул кто, – невзначай бросила Яга.

– В общем, упала я в воду. Забылась… А как очнулась, вокруг туман. И вода несёт меня куда-то. Гляжу, впереди мост. Уцепилась я за него, а там уж мне руку подали… А то сам царь Кощей был.

– Эхе-хе, девонька, – горько вздохнула Яга, – Хоть в добре и сила великая, а иной раз доброта хуже воровства. Довела тебя сестрица до берегов реки Смородины. И сама тебя в воды её толкнула. Погубить хотела.

Глядит Василиса на Ягу во все глаза… А у самой губки дрожат. Вот-вот новым рыданием разразится. Подняла хозяйка девицу с пола, на лавку усадила, отвара целебного заварила. Василиса обняла глиняную чашку руками, отпила, обогрелась, и только тогда продолжать смогла.

– А как поняла я, где очутилась, взмолилась… Чтоб выпустил меня царь Кощей. А тот и говорит: «Отпущу, только ты мне за то самое дорогое, что есть у тебя, отдай». Отдала я ему свою куколку. Уж так горько мне было расставаться с ней, но делать нечего. Тогда сказал царь Кощей, что я, когда выйду из его царства, буду, навроде, между жизнью и смертью. И обретаться только в одном месте смогу, на болоте.

– В междумирье, – кивнула Яга, – Меж живыми и мёртвыми.

– И быть мне снова живой, если проношу я в кожу лягушачью три года. А за то время женится на мне царевич. Завтра, как солнышко встанет, три последних денёчка начнутся. А дальше что? Одному Богу известно. Но чувствую, отправлюсь я обратно в царство Кощеево, да сгину там навсегда.

Василиса в отчаянии на Ягу взглянула.

– Но не то печалит меня, душа моя. Не смерти страшусь, не жизни лягушачьей. Я… Я ж люблю его!

Как сказала, так вновь разрыдалась навзрыд.

– Ох ты ж мне, – всплеснула руками хозяйка, – Да когда ж ты влюбиться успела, дитятко моё неразумное?

Василиса всхлипнула, слёзки утёрла:

– А он с братьями через нашу деревню проезжал. Как взглянул на меня с коня своего, так я чуть не обмерла. А он… Сорвал ветку яблони, цветами усыпанную, наклонился, и мне её подарил. В аккурат перед тем, как мы с Веленой по ягоды пошли.

Вздохнула хозяйка, да задумалась. Чёрный кот на коленки ей прилез, и мурлычет, и гладится. А Яга треплет его ласково за ушком, да в окошко на закат поглядывает. Три дня… Три дня – целая жизнь, да только прожить её надобно по уму, правильно.

Долго молчала Яга. Наконец, сказала:

– Не печалься, душа моя. Горю твоему поможем. Мы царевичу твому испытание устроим, да такое, что вернее других будет.

***

Царь недолго собирался. В тот же вечер поженил троих сыновей. Как только солнышко закатилось, сыграли три свадьбы. Старший женился на боярской дочери, Злате. Средний на купеческой девице, Любаве. А Иван-царевич на простой крестьянской девушке. Но уж право слово, невеста младшая хороша была. И красой, и умом, и всем взяла. А что до гордости и своенравия, так их под подвенечным платьем не видать. Попытались, было, старшие сношеньки учинить насмешку над простой крестьянской дочкой, так та на них взглянула глазом черным, холодным, у тех языки-то и отнялись. Не осмелились они о ней злословить. А уж царь-то всё любовался. И говорил, что имя у сношеньки больно красивое, царское… Велена.