– Неужто ты думаешь, сношенька, что царя богатством удивить можно?

Опустила Злата головушку в золотом венце. А муж её, сын старший, поглядел на жену со злобой лютой. Понял он – не быть ему царём.

Вышла в центр залы сношенька средняя, Любава. Розовощёкая, крепкая. Говорит:

– Гляди, царь-батюшка, каких птиц диковинных мы тебе в заморских странах раздобыли. Выкупили, выменяли, да тебе привезли.

Выносят слуги клетку большую. Прутья витые, кованные. А в клетке птицы сидят, точь-в-точь райские. Большие, сами яркие, голубые, и хвосты у них длинные-длинные. А на головке хохолок, будто корона царская. Вот ходят птицы дивные по клетке. Да вдруг как развернут свои хвосты… Те огромным веером встали, и блестят, и разными цветами переливаются. А на каждом пере длинном, на кончике, будто озерцо маленькое синие-синие.

Дивятся гости чуду заморскому, восхищаются… А царь сидит, да головой качает.

– Зря ты думаешь, сношенька средняя, что я птиц диковинных не видывал. Мне друзья с юга таких подарков привозили, что тебе и не снилися.

Опустила голову Любава. На мужа не взглянет. А тот на неё с яростью таращится, понимает – не быть ему царём.

Тут вышла в центр залы сношенька младшая. Встала, улыбается… Говорит с гордостью.

– Погляди, царь-батюшка. И ты, люд придворный. На огненную воду, что всё на свете сжигает.

Достала Велена флягу из кармашка. Открыла… Да и плеснула на драгоценное дерево. Все так дух и затаили. А как только капли на златые листья упали, вспыхнула вода. Голубым огнём зашлась, а потом уж в алый перекрасилась.

Сидят гости в остолбенении… Как возможно такое? Чудо настоящее! Горит золото. Плавятся листики, течёт серебро. Бояре да дворяне хлопают, а и царь удивляется:

– Да… Вот диковинка, ну право. Вот чудо настоящее. Ну порадовала, Веленушка, ну угодила!

Смотрит Велена на царя, на мужа, на других снох, зубами скрипящих от зависти, и понимает… Быть ей царицей! Быть! Превзошла она Василиску, наконец! Та пади уж в ведре утопла, а Велена теперь настоящей царицей станет. Как кстати набрала она тогда флягу огненных вод реки Смородины. Теперь настоящее счастье – власть да богатство её ждут.

Замечталась красавица, не заметила… Как расплавленное злато-серебро по полу потекло. И огонь вместе с ним. Забились в клетке диковинные птицы, заволновались гости. Велена от огня-то отпрыгнула, и кричит:

– Воды! Воды!

Прибежали слуги, воды нанесли вёдрами. И тушат, и заливают… Глядь, а пламя только пуще разгорается! Вбирает огненная вода в себя воду колодезную, да всё дальше, дальше разрастается.

Вопит красавица:

– Земли! Песка!

Тут уж все не на шутку перепугались. Гости с мест повскакивали, и давай бежать. Царь встал, кричит грозно:

– Да ты что?! Вознамерилась терем мой спалить, негодная!

Обомлела Велена… И бежит, и к мужу жмётся. А Иван-царевич смекнул:

– Вода же это. Давай коврами её тушить, братцы!

Выскочили царевичи из-за стола. Ковры с пола похватали, занавеси тяжелые сдёрнули, и давай бить огненную воду. Вроде и сбивают они пламя, да уж больно медленно. Растекается оно быстрее, чем они тушить успевают.

Вдруг… Вбегает в залы девица. В зелёном шелковом сарафане, красоты неописуемой. Глядит она… На огонь, на гостей, что бежать пытаются, на отчаяние в глазах царевича. Поглядела, и горько-горько вздохнула. Открыла флягу, что в руках держала, да плеснула всю воду на колдовской огонь. Одна лишь капелька случайно на лоб Ивану-царевичу попала.

Потух пожар. Под дивной водой унялось пламя, погасло… Будто умерло.

Стоит Иван-царевич в остолбенении. Взмокший, разгорячённый. На незнакомку глядит, да не поймёт ничего.