Я шагаю по судьбе Владимир Малышев

© Малышев В.С., текст, фотографии, 2022

© ООО «Издательство «Вече», оформление, 2022

Советские авторы в своих сочинениях частенько описывали юношу из глубинки, который задается большой целью и неуклонно стремится к ее достижению. Могу компетентно заверить: подобной цели ни у меня, ни у большинства моих ровесников, живущих по соседству, не было. Да, пожалуй, и быть не могло. Всем нам просто не хватало кругозора. Элементарной информированности об окружающем мире, его путях, возможностях, законах.

Моя жизнь начиналась в деревянном доме в селе Ново-Петровское, в 80 километрах от столицы. Тогда, в 40—50-е, ни у кого из сельчан телевизоров не было, только радио. Хоть это была и Московская область, из нашего села очень редко кто-то выбирался в Москву. Раз в день проходил паровоз с пассажирским составом, электричек еще не существовало. Дорога в Москву занимала четыре часа, из них двадцать минут поезд стоял на станции Новоиерусалимской – машинист ждал, пока зальют воду в котел паровоза.

Тем не менее наше село было тогда «районным центром»! Только в 1959 году, при Хрущеве, произошло укрупнение районов – и Ново-Петровское сначала вошло в Рузский район, затем – в Истринский. В разные годы в селе проживало от 2 до 3 тысяч жителей, практически все друг друга знали. Скорее, это был все же поселок. Местные в разговорах так Ново-Петровское и называли – поселком (хотя на картах и в официальных бумагах писалось «село»). У нас имелись универмаг, больница, школа, детский дом. Работала машинно-тракторная станция.

Но больше всего вспоминается клуб, устроенный в здании бывшей церкви. Здесь я впервые увидел кино! Причем фильмы активно смотрел уже лет с пяти. Мест в зале было мало, хватало только для взрослых, а мы, пацанье, сидели на сцене, прямо перед экраном. Позже расширили кинозал до 400 мест, а в другом «приделе» начали устраивать танцы. Сначала крутили пластинки, потом организовали эстрадный оркестрик.

Функционировал буфет с пивом. Но на танцы приносили, конечно, и более серьезную выпивку. Кто водку, кто вино, кто самогон. Так что грешили мы много.

Все жители поселка помнили, что здесь когда-то была церковь. Сама форма помещения, необычная, полукруглая, не давала об этом забыть. Потом, в 90-х, здание передали РПЦ, но храм еще долго не могли восстановить. Разруха! Даже отпевали, по сути, в полуразрушенном помещении кинотеатра… Это было, конечно, ужасно. Там я и маму провожал в последний путь.

Рад, что во время работы в Министерстве культуры, и особенно в последние годы, смог помочь полностью восстановить храм!

Когда я должен был родиться, отец разволновался жутко. Другие женщины, поступившие одновременно с мамой, уже все родили и выписались, а мама продолжала лежать «на сохранении». Отец был небольшим районным начальником, что позволило ему прийти в больницу и довольно сурово потребовать ответа у самого главврача.

Только тогда были приняты необходимые меры – маме сделали укол, активизирующий все процессы. Надо сказать, забил отец тревогу очень вовремя. Мама рассказывала, что появился я на свет с «петлей на шее» (пуповина намотана была вокруг горла), уже посиневший. Еще бы немножко и задохнулся.

Так отец меня практически спас еще до рождения! Он обладал необычайной интуицией в своих оценках самых разных ситуаций, в отношении к людям. Или это шли «сигналы свыше»? Порою кажется, что мне досталась в наследство от отца эта редкая способность – интуитивное предвидение того, как будет развиваться ситуации. Это выручало не раз!

На весь поселок было три автомобиля – «Победа», «Москвич-401» для местного начальства да полуторка (так в народе называли автомобиль ГАЗ-АА, машину Горьковского автозавода грузоподъемностью в полторы тонны). В двухстах метрах от нашего дома проходила железная дорога, громыхали товарняки. И если ветер дул в сторону домов, паровоз заполнял всю поляну – от путей до улицы – белым дымом. Нам, детям, было весело бегать и прятаться в этом дыму. Точнее, в этом пару.

Семья Малышевых – старшая сестра Валентина, мама Лидия Петровна, Володя (автор этой книги), отец Сергей Иванович. 1954

С железной дорогой было связано еще одно наше развлечение. Мы раскладывали 3—5-копеечные монеты на рельсы, а после прохождения состава забирали тонкие, отполированные до блеска кружки. У каждого была своя коллекция!

Но главное – за поселком нас ждали лес, пруд, речка, мы целыми днями пропадали там. Летом ягоды, осенью грибы, орехи… Наверное, поэтому мне удивительно сегодня наблюдать, как опасаются родители отпускать даже великовозрастных своих деток из дома одних! Мы, четырех-пятилетние, гуляли со старшими детьми с улицы где хотели. Бывало, уходили в лес километров за пять, но всегда находили дорогу домой. Купаться бегали всей ватагой, никто из родителей не сопровождал.

Автор с отцом. 1951

Как-то нырнул я с мостика, вошел вертикально в воду. Достиг самого дна, пора разворачиваться и выгребать на поверхность. Делаю первый гребок, второй, третий… И не выплываю! И вдруг понял, что если еще раз сделаю гребок и не вынырну, то всё – задохнусь. В этот момент я убедился, что расхожее выражение из книг «вся жизнь промелькнула перед глазами» о моментах смертельной опасности – совершенно правдиво! У меня действительно вся жизнь промелькнула перед глазами. Будто на ускоренной кинопленке!.. Делаю последнее отчаянное усилие и оказываюсь на поверхности – судорожно глотаю воздух.

Вспоминается мне и другой случай. Уже из юности… Бежал я как-то вечером на последнюю электричку вдоль насыпи и споткнулся о бетонную плиту, лежавшую ребром. Рухнул на нее с размаха всей грудью. Чувствую: вдохнуть могу, а выдохнуть не в силах. Лежу на спине, вижу звезды… Второй, третий раз вдыхаю, выдохнуть опять не могу. Понимаю: легкие сейчас разорвутся. Снова у меня жизнь перед глазами проносится, как кинопленка на бешеной скорости. Собираюсь с силами и поворачиваюсь на бок, потом на живот. Все-таки встаю на ноги, резко приседаю и… легкие со свистом наконец освобождаются от воздуха…

Это не выдумано. В такие критические моменты за считаные секунды калейдоскопом пробегает вся жизнь!

В детстве одеты мы были так, что современные мамы и папы, наверное, ужаснулись бы. Когда мне было годика три, солдаты асфальтировали автодорогу на нашей улице. Вбивали вдоль дороги колышки с красными флажками. Помню, очень захотелось получить такой флажок! Подкравшись, ухитрился схватить один из них и кинулся наутек. Одет я был в платьице старшей сестры (в раннем детстве меня облачали порой в ее старые платья вместо рубашек, которых купить в селе было негде). И солдат погнался за мной со словами: «Девочка, отдай флажок!» Понятно, что далеко убежать от него со своим трофеем мне не удалось… Подумать только, почти 70 лет прошло, а всё еще отлично помню сердитый голос этого солдата и топот его сапог за спиной!..

Через дом от нас жила одинокая бабушка Мажорова. Мы – человек по десять! – к ней захаживали в гости. Каждый раз она нас угощала – резала черный хлеб, посыпала ломти солью, поливала подсолнечным маслом. Мы с огромным аппетитом уплетали это лакомство и подолгу играли потом в ее маленькой избушке с единственной комнатой и крохотной кухней.

Почти возле каждого дома, у заборов, стояли простенькие деревянные лавочки. На них любили сиживать соседки, иногда часами. Их развлечением было обсуждать внешний вид и моральный облик проходящих мимо… Мы, дети, копошились где-то рядом. Помню, бабушка Мажорова пошла за чем-то в свой дом и, вернувшись в слезах, сказала: «По радио объявили сейчас… Умер Сталин!»

И все женщины заплакали. Одна стала причитать: «Как же мы будем дальше-то жи-ить!..» Мне тогда и четырех лет не было, но готов и сейчас поручиться – это была неподдельная скорбь. Настолько в народе укоренилось сознание, что все наши победы и достижения связаны с именем Сталина, великого вождя, «отца народов»!

Сегодня, наверное, уже трудно поверить, что в таких поселках в послевоенные годы все жили примерно одинаково, по сути, у всех был один достаток. Конечно, кто-то из начальства получал побольше, но его заработок не сильно отличался от зарплаты простого рабочего. Да и с виду районные начальники почти ничем не выделялись из «простого люда». Все ходили в сапогах. Только у кого-то были яловые, у кого-то кирзовые, а у кого-то – просто резиновые. Начальник в непогоду мог щегольнуть в сером брезентовом плаще, когда другие выходили в телогрейках. Хотя и у начальника (у моего отца, к примеру) телогрейка всё равно была повседневной одеждой.

Единственное яркое отличие, пожалуй, состояло в том, что мой отец, принадлежа к «касте» районного начальства, имел костюм. Впрочем, надевал его и повязывал галстук от силы три раза в год: на 7 Ноября, на майские праздники и на Новый год. Поэтому костюму было лет пятнадцать, а он выглядел как новый.

Зато праздники мы отмечали всем поселком. Рядом с Ново-Петровским – где-то через километр – начинался березовый лес. Там была большая поляна, которую наш поселок облюбовал для торжеств. Туда приезжали машины с продуктами – автолавки. Устанавливались по периметру динамики. И на эту поляну с самого утра сходился весь поселок. Шли семьями, со своей снедью. Расстилали брезент или клеенку на траву и усаживались в кружок – человек по десять – пятнадцать родных и друзей. Кто-то даже танцевал на специально асфальтированном пятачке. Для нас, детей, каждый раз это был большой праздник еще и потому, что привозили мороженое! В обычные дни в поселке его просто не было, а тут привозили в избытке, и взрослые, конечно, давали нам полакомиться вволю.